возросла стократ, когда Палваныч почувствовал, что говорит с дезертиром-самовольщиком на родном, русском языке!
– Ты как меня сюда закинул, Энштейна обрубок?!
– Никуда я вас не кидал!
– Ага, побазарь у меня… Следующий вопрос. Где знамя и оружие?
– Автомат здесь, – Коля снял мешок, потряс и повесил на плечо. Затем расстегнул камзол, показывая красное полотнище. – Вот знамя.
– Отлично. Рядовой Скамеев, вы арестованы. Приказываю вернуть мне знамя.
– Сдаться, конечно, сдаюсь, товарищ прапорщик, но знамя вы не получите ни в коем случае, – извиняющимся тоном проговорил парень. – И я Лавочкин, елки-ковырялки.
– Ах ты, Хейердала кусок! – заорал прапорщик, шагая к парню. – Сдал знамя, живо!
Солдат обеими руками прижал полотно к телу. Он боялся представить, чего может наворотить Палваныч с таким мощным артефактом.
Дубовых вцепился в полковую реликвию, пытаясь стянуть ее с Колиного торса. Солдат и прапорщик топтались, сопя, их заплечные мешки болтались на лямках. Автомат в Колином мешке больно долбил по ногам то солдата, то его командира.
– Отцепись! – крикнул парень.
– Сам отцепись! Вертай нас взад, на Родину, радиотехник беглый!
– Это не я!
– Так я тебе и поверил! Знамя отдай! – крикнул прапорщик и тут же получил ногой в голень. – Уй, е! Да иди ты к чертовой бабушке!
– Сам иди! – в тон огрызнулся Коля. – Домой страшно хочется, но как вспомнишь, что там такие вот Болванычи…
В этот миг они узрели за спинами друг друга раскрывающиеся воронки наподобие уже виденной Палванычем в Красном уголке. А потом воронки захлопнулись, оставив наблюдателям яркую вспышку.
Рядовой Николай Лавочкин, он же Николас Могучий, и прапорщик Павел Иванович Дубовых, он же Пауль Йоханович, Повелитель Тьмы, исчезли.
Вопреки прогнозам Тилля Всезнайгеля, конец света не наступил. Шарик не лопнул.
– Что они говорили? – спросил Иоганн.
– Наверняка древними заклятиями пулялись, – предположил Тилль. – А язык смешной, правда?
Хельга Страхолюдлих смахнула слезы со щек и скомандовала ордену дрожащим голосом:
– По метлам!
Колдуны и ведьмы покинули теплую компанию.
На поле появился всадник. Он скакал во весь опор, крича:
– Всем стоять, песье племя! Я – граф Шроттмахер! Не сметь обижать моего друга Николаса Могучего!!!..
Шпикунднюхель состроил гримасу. Ее смысл был понятен каждому: «Ну что за идиот! Он-то на кой тут нарисовался?!»
Эпилог I
Восходящее солнце тронуло первыми лучами верхушки деревьев. Роса маленькими водяными бусинками покрывала листочки трав. Ветра не было.
На одну из заповедных полянок Зачарованного леса вышел невысокий смуглый человек с изумрудными глазами. В его черных волосах белела седая прядка. Одет он был в светло-зеленый походный костюм и мягкие туфли.
Мужчина прислушался к пению птиц, несколько раз оборачиваясь на особо громкие крики и надолго замирая. Затем чему-то кивнул и зашагал к пряничному домику, спрятавшемуся на границе зарослей кустарника и леса.
Остановившись в десяти шагах от домика, мужчина громко произнес:
– Эй, Гретель, ведьма старая, выползай!
Через полминуты дверь открылась и из съедобного жилища вышла Гретель. Она была в цветастом замызганном платье, фартуке и платке. Седые волосы заплетены в две короткие косы. Крючковатый нос брезгливо втягивал и тут же выдыхал свежий утренний воздух. Злые глазенки из-под полуприкрытых век придирчиво осматривали визитера.
– А, Всезнайгель, колдунишка юный, приперся, да? – проскрипела ведьма. – Ну и грубиян же ты! Сам на сороковник меня старше, а как обозвал?
– Я думал, после векового юбилея даже женщины перестают трепетно относиться к возрасту, – улыбнулся Тилль.
– Что-то в тебе изменилось… Глаза! Стали зеленые. А были другие.
– Были. Недавно пришлось вернуть часть своего… Ну, не важно. К делу.
– К какому такому делу? – засуетилась старуха. – Все дела в порядке…
– Молчи. Ты, карга, когда должна была воронку между мирами закрыть?
– Когда паренек на муравейнике окажется.
– А ты когда закрыла?
– Тогда и закрыла! – ведьма уперла руки в бока.
– Не лги мне, Гретель. Чревато, – тихо пригрозил Всезнайгель.
– Не лгу я… Пошутила… – старуха сдалась без боя. – Решила для верности еще одного дождаться.
– Брынза прокисшая! Для какой верности?! Рехнулась совсем? Твой второй тут такого наворотил, хоть в гроб ложись!
– Знаешь, не ори на меня! – вспыхнула Гретель. – Я все рассчитала. Он для равновесия сгодился.
– Ты мне мозги не полощи про равновесие. Он всех придурков местных, на зле помешанных, взбаламутил. За старое взялась, да? Зря я тебя от костра отмазывал… Столько усилий насмарку…
– Чего это сразу – насмарку?
– Они встретились, создали по воронке и испарились, вот чего! Запомни, старуха, ты теперь еще большая должница, чем была. И если придется готовить новый мостик между мирами, ты его закроешь точно в срок, поняла?
– Поняла, – хмуро пробормотала Гретель.
– Все. Я опаздываю. Одежду мою сохрани на всякий случай.
– Какую одежду?
– Видишь ли, я сова.
– Не спишь ночами, что ли?
– И это тоже.
Придворный колдун Всезнайгель сделал пасс правой рукой и исчез. Одежда с тихим шорохом упала к ногам ведьмы. Правда, вещи тут же зашевелились, и из-под них выбралась серая сова с зелеными глазами. Птица оттолкнулась от земли, взмахнула несколько раз крыльями и скрылась за кронами деревьев.
– Вот ведь актер, – хмыкнула ведьма. – Все люди как люди, колдуны в смысле. В воронов обращаются. А этот в сову. Прямо завидки берут, хоть с метлы на ухват пересаживайся.
Она собрала одежду и обувь Тилля и унесла их в домик.
Эпилог II
Нудный день
«Здравствуйте!
Мое имя довольно крепко известно в определенной среде.
Для тех, кто не знает, представлюсь. Я глава особого боевого королевского сыскного полка, выполняющего разведывательную и подрывную работу со смежными функциями, в том числе слежкой, построением агентурных сетей, глубоким внедрением в тыл наиболее предполагаемого противника… Стойте, не закрывайте книгу, пожалуйста! Признаюсь, увлекся.
Итак, я – Хельмут Шпикунднюхель. Настоящее введение предназначено для того, чтобы объяснить важную деталь, отличающую мой новый труд от всех предыдущих.
В старых книгах я излагал теоретические и практические основы деятельности особых военных подразделений. Там все было написано чинно, с присущей нашему народу педантичностью. Труд, который
