– Милости прошу.
– Спасибо. – Коля выжидающе посмотрел на Пфердхен.
– Раздевайся, – сказала она.
– А ты?.. – Солдат принялся подбирать слова, обозначающие «Ты уже иди, да?»
– А я тоже разденусь, не волнуйся, – ответила гномиха.
Лавочкин начал понимать, в какую сторону развиваются события. Пфердхен, конечно, женщина симпатичная, но очень уж маленькая: чуть ниже его пояса.
«Дурной вариант, – подумал парень. – Я будто этот… Ну, в „Лолите“… с мелкой… А тут еще Марлен… Ерунда какая-то!»
– Если я правильно догадываюсь… – промямлил он.
– Правильно, правильно, – проворковала Пфердхен, расстегивая платьице.
– Тогда, прости, ничего не получится.
– Ты повредился в бою?
– Н-нет.
– Болеешь?
– Нет.
– А что? – нетерпеливо спросила гномиха.
– Я дал обет.
– Ха! Я тоже дала обет. Я дала – я взяла.
– Нет, я так не могу. Понимаешь, ты…
– Я что? – гневно взвизгнула Пфердхен. – Я маленькая, да? Говори!!!
И тут из соседней комнатки донесся детский плач.
– Это кто? – Коля вытаращился на стену.
– Племянничек. Разбудили мы его, – досадливо сказала гномиха. – Побегу за сестрой.
Она зашагала к двери.
– А мне что делать?
– Ничего. Жди!
Пфердхен выскочила в коридор.
Солдат почесал затылок, слушая «А-а-а-а! Уа-а-а-а!!!». Ребенок не умолкал, вопли были душераздирающими.
– Ну и нравы, – пробормотал Лавочкин. – Детей в люльки – и на пир!
Он зашел в комнатку, где стояла крохотная колыбель. В ней ревел грудной гномик – маленький розовенький пупсик.
Коля осторожно взял ребенка на руки. Точнее, на одну. Второй стал размахивать, привлекая внимание плаксы. Тот заинтересовался. Притих, следя за болтающимися пальцами.
– Вот… Умница… Баю-баюшки-баю… – заговорил Лавочкин. – Спят усталые игрушки… Книжки спят… Одеяла и подушки ждут… Уй-я!!!
Гномик проворно согнулся и цапнул солдата за большой палец.
Жертва детского вероломства уложила преступника обратно в люльку.
– Блин… Больно-то как! До кровищи… Неужели у тебя уже есть зубы?!
Грудничок рассмеялся, показывая два передних зубика.
– Ржешь еще… – обиженно сказал Коля, вытирая и зажимая ранку. – Ну ни хрена у меня не получается с вами, детьми!.. То загипнотизирую, то усыплю не там, где нужно. Ты вот кусаешься…
Притопали Пфердхен с сестрой. Мать мельком взглянула в люльку.
– Хм, порядок, – сказала она и пропела:
Она провела ладонью по лицу малыша. Тот сомкнул веки и мерно засопел.
– Так, Пфердхен. – Мамаша ткнула пальцем в грудь сестры. – Опять кричала во время?.. Хотя вы оба одеты… Но в любом случае, я тебе сколько раз говорила, чтобы ты вела себя тихо? Николас, прошу вас, вы человек сознательный… Не позволяйте этой бесовке, как бы сказать… В общем, не надо близости в нашем доме, хорошо? А то она верещит – уши закладывает. И вам неприятность, и мальчонку моего разбудите.
– Слово рыцаря. – Лавочкин отсалютовал.
– Вот и отлично. А я обещала танец одному красавцу. – Мамаша подобрала юбки и стремительно покинула чадо и Колю с Пфердхен.
– Идите спать, Могучий, – зло произнесла гномиха. – Я лягу здесь. От греха подальше.
Солдат проснулся в отличном состоянии духа. Постель была мягкой, сон глубоким, тишина обволакивающей. Чего еще можно пожелать после ночевок в шахте и под открытым небом?
Улизнув из квартирки разбитных сестриц и поблуждав в гномьих пещерках, Коля выбрел в зал, где вчера гремел пир. Сейчас здесь властвовали тишина и чистота.
Сев за крайний столик, Лавочкин достал карту-схему. Цель, указанная крестиком, находилась где-то близко. Солдат дождался первого проходящего мимо гнома, попросил проводить. Отмеченное помещение не производило впечатления.
Одна стена была расписана волшебными рисунками Страхенцверга, да и та не полностью. Остальные – просто неровные стены. Никаких предметов, гробниц, дверей – только вход в каменный мешок. Полный тупик.
Гном поведал, что накануне своей геройской гибели горбун работал именно в этом зале.
Коля устроил дознание:
– А тут ничего раньше не стояло?
– Всегда пусто было.
На дилетантский взгляд солдата, изображение не несло информации о Барабане Власти.
– Присмотрись, уважаемый, – в отчаянье призвал бородача Лавочкин. – Не изменился ли рисунок?
Коротышка долго пялился на непотребство, запечатленное злым гением, особенно долго останавливаясь на прекрасных женщинах, принимающих лютую смерть в самых необычных обстоятельствах.
– Да нет… Вроде все, как писал праотец…
«Все, точно тупик, – сокрушенно подумал Коля. – А я, дурень, надеялся, что Барабан просто так меня дожидается. Приходи – бери… Неужели карта Рамштайнта ложная? Где мне теперь искать чертов артефакт?..»
– Вообще-то это хрусталь. – Гном пощелкал пальцем по стене. – Способ нанесения рисунка – волшебный. Если картину меняли, должны остаться следы. Вам лучше с колдуном поговорить.
– Будь другом, отведи к нему!
Колдун жил затворником в самой далекой и тесной пещерке. Белая борода начиналась от самого входа и была уложена в несколько колец по периметру норки-комнатушки. Седая мега-мочалка росла из тощего остренького лица, покрытого глубокими морщинами. Колпак и мантия дополняли портрет мага.
– Пришел ко мне спрашивать про незаконченную залу, – проскрипел колдун, когда солдат занес ногу над порогом.
– Да, здравствуйте, я Ни…
– Знаю, кто, зачем и куда. – Старик махнул костлявой рукой: – Не трать времени. Ответ: да, рисунок изменялся несколько лет назад. Читаю будущее. Склоняюсь к необходимости помочь. Соединив все причинные места на картине, получишь подсказку. Все, иди. Буду держать за тебя пальцы.
Колдун показал нитку, на которой висела гроздь серых сухих пальцев.
Лавочкин поспешил ретироваться.
– А что это за пальцы? – поинтересовался он у гнома-проводника.
– Это священный амулет нашего рода – настоящие пальцы Страхенцверга. Они светятся в темноте и приносят удачу тому, за кого их держат.
– Отличная новость, – хмыкнул Коля. – Хоть на конкурс везунчиков записывайся.
Глава 18.
Места знать надо, или Пророчества о Белоснежках
