Низкий голос пробирал до костей, звучал в груди. Ужасное ощущение.
– Хрен вам в обертке. Русские не сдаются, – проговорил сопящий прапорщик. – Пулемет бы… Блин, все как в фильмах про партизан… Еще «Калинку-малинку» передайте с целью разжалобить.
Нехитрая ирония взбодрила беглеца.
– Пойми, убогий! – продолжалась вражеская пропаганда. – Чем дольше ты там сидишь, тем злее мы становимся. Сейчас у тебя есть возможность защищаться в суде. Когда я закончу считать до тридцати, мы просто прожарим твое убежище. Думай быстрее. Раз… Два…
– Умереть смертью храбрых из-за капризного дракончика? Ерунда, – рассуждал Палваныч. – Значит, выхода два: сдаться или приказать черту перенести меня отсюда к егерям каким-нибудь.
– Семь… Восемь…
Прапорщик был суеверным. Доверять себя черту боялся до дрожи в коленях. Глупый, иррациональный, но непобедимый страх. В глубине души мужик верил: решаться на крайние меры рано.
– Я ж все-таки крещеный, – твердо произнес Палваныч. – Суд так суд.
– Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать…
– Эй! – закричал прапорщик. – Я сдаюсь!
– Двадцать два… О! Даже так?! – удивился считавший. – Тогда выходи.
Дубовых вышел к драконам, подняв руки и щурясь на яркий свет.
Они принялись переговариваться:
– А чего это он руки задрал?
– По-моему, это признак агрессии.
– Да, так медведи атакуют…
– И кони…
– И хомячки…
– Давайте жахнем?
– Не надо жахать! – пробасил самый крупный ящер. – Человечишка показывает пустые руки, мол, я не вооружен.
– Ну, и где ваш суд? – спросил Палваныч.
– Пади ниц, человечишка! – велел один из молодых драконов. – Пред тобой вседраконно избранный король Шуппентайль[35].
– Ты, что ль?
– Нет, я, – ответил басовитый. – Можешь не падать. Я вижу, ты из тех, кто пришел в наш мир извне.
– Есть такое дело.
– Почему обиделся сын нашего племени?
– Сожрать меня хотел.
– И?
– А я, соответственно, не хотел.
Король драконов рассмеялся:
– Нагло для провинившегося! Что ты конкретно сделал?
– Ну, оттолкнул, – нехотя сказал прапорщик.
– А он?
– На зад бухнулся и заревел.
– Так и было? – спросил Шуппентайль у подданных.
Крайний дракон кивнул.
– Мне это нравится, – заявил король. – У вас все такие сильные?
«Ага, вот он как думает! Это нужно использовать!» – пронеслось в мозгу Палваныча.
– Я, честно говоря, слабеньким вырос, – сказал он. – Да и толкнул мальца случайно… вскользь.
– Не врешь?
– Чуток есть.
– Ладно, – Шуппентайль задумался. – Ох, неспроста мне Гроссешланге все уши прокоптил насчет угрозы войны… И куда ты шел?
– Ищу логово Белоснежки. Надо исправить барышню, охамела совсем.
– Опять-таки трудно поспорить… Нынче гномам плоховато приходится. Хорошо. Вижу, лжешь в мелочах, но цели имеешь благородные. Иди с миром.
– А суд?
– Он только что состоялся.
– Ну, тогда мне пора. Приятно было познакомиться. И извините за малого. Он молодец. Зеленый еще, а уже туда же – охотник.
– Не наговори лишнего, – усмехнулся король, подождал, пока прапорщик уйдет. – Вот видите, братья? Не правы те, кто полагает, дескать, людские дела нас не касаются. Сегодня пришелец из иного мира случайно обижает глуповатого детеныша, завтра нас станут истреблять намеренно… Приказываю следить за ним. Будущее покрыто темной вуалью. Как бы не пришлось нам вмешаться, приняв одну из сторон…
Палваныч не слышал этих тревожных речей. Он спешил убраться из Драконьей долины.
Вечером он переступил границу Труппенплаца.
О Труппенплаце прапорщику рассказали гномы.
Королевство создал простолюдин Альбрехт. Он родился в семье бродячих циркачей. С самого детства Альбрехту не нравился дух тотального цветастого бардака, царившего в труппе. Разум ребенка был слишком рационален для сиюминутных радостей балаганной жизни. В юности он неоднократно просил отца отпустить его в армию. Альбрехт наивно противопоставлял цирку армию, думая, что в ней больше порядка. Внешне так и было. Но ополчения местных феодалов состояли из сброда куда безнадежнее, чем артисты. Парень этого не знал, он тяготился цирковым бытом и даже запил.
Он работал вместе с родителями. Все считали его талантливым клоуном, а зря: Альбрехт был замечательным жонглером, акробатом и эквилибристом, просто напивался сильно.
Наконец он сбежал. По официальной версии. На самом деле будущий король проспал в канаве отправление труппы в другой город. Цирк уехал, Альбрехт остался.
В поисках средств на опохмел он нанялся в армию герцога Пфюцеманна [36]. Там он проявил усердие и таланты, за год службы выбившись в начальники стражи. Потом Альбрехт сверг герцога, объявил новые времена и занялся захватом вотчин соседей. Да так хорошо получалось, что многие, не дожидаясь войны, сами стали присягать ему вассальской клятвой, а дурной пример заразителен. Так за три года циркач Альбрехт стал королем.
Его государство подчинялось строгому армейскому порядку. Страна просыпалась по команде «Подъем!» и ложилась спать после приказа «Отбой!». Каждый гражданин носил форму, даже крестьяне и нищие. За отсутствие формы и знаков отличия полагались десять ударов палкой.
Все ходили строем, включая коров. Злостный нарушитель строя наказывался палками. «Он шел против нашего строя!» – объявлялось на площади перед экзекуцией.
Любой житель Труппенплаца умел держать в руках оружие, правда, не все знали, что с ним делать дальше.
Королевство разделилили на военные округа, соответствовавшие числу феодалов – вассалов короля. Феодал стоял во главе округа и держал при себе штаб. Сам Альбрехт руководил генеральной ставкой. Страна была пропитана милитаристическим духом и языком: бухгалтерский взвод, женская рота побирушек- цыганок, оберштурмбанфюрер городской бани, механический дневальный по полю (пугало), самовольное оставление мира (смерть) и так далее.
Сейчас Альбрехту было около пятидесяти. У него постепенно развилась своеобразная мания: мерещилось, что вместе с его самовольным оставлением мира погибнет и королевство. Наследников у экс- циркача не оказалось, ведь заниматься продолжением рода было совершенно некогда – государство требовало постоянного командирского призора.
Головной болью Альбрехта оставалась западная граница. Неспокойно жилось рядом с Черным королевством, ох, неспокойно… Труппенплац был готов к войне, только с кем? Альбрехт засылал шпионов, но они не возвращались. Иногда их тела обнаруживали пограничники. На телах не было никаких следов
