Они приблизились к незнакомцу.
Айрис в который уже раз за этот вечер испуганно охнула.
Человек был мёртв.
Он сидел здесь, по-видимому, многие годы, под дождём и на солнцепёке, занесённый зимой снегом и продуваемый всеми ветрами. Тело его успело не только разложиться, но и до предела сжаться, иссохнуть. На черепе с провалами рта и глаз болтались остатки кожи, седой бороды.
— Боже мой, — сказал Лоусон. — Вот смысл нашей жизни, Айрис, всего нашего восхождения. Мрак, уничтожение, распад… Знаете, чего мне сейчас хочется? Развязать папку и вытряхнуть её в пропасть, за перила. А когда сотни листков закружатся в небе, — перешагнуть через перила, полететь вслед за ними. Представляете, как это хорошо?..
— Перестаньте! — с неожиданной силой и страстью оборвала его Айрис. Она взяла Лоусона под руку, повела обратно ко входу на смотровую площадку. — Что вы всё время хнычете, чёрт побери?!
— Но ведь жизнь в самом деле бессмысленна. Девочка моя, неужели ты не видишь этого?
— Вижу. Смерть, однако, ещё бессмысленней. Жизнь такова, какой мы её представляем. Только и всего.
— Но ведь это ужасно, Айрис. — Голос Лоусона срывался. — Всё ужасно. Этот дом, эта лестница…
— Нет, не всё. У меня дома есть свечи и кофе. А вы, в отличии от осла с одиннадцатого этажа, не поленитесь плеснуть в чашки кипятка.
— Везде мрак и холод… Посредник мёртв. Он ничего не сумел выпросить у бога, Айрис. Ни себе, ни людям. Вот как должен кончаться мой рассказ.
Айрис захлопнула дверь на смотровую площадку, нашла в темноте Лоусона, привлекла его к себе. Сердце его билось громко и неровно.
— Глупенький, — шепнула она, гладя его волосы, лицо. — Почему вы всё просите у бога? У бога, дьявола, судьбы? Это всё равно, что у мёртвых просить. Проси у людей, у меня. В мире есть всё, что нужно человеку для счастья. Слышишь! Проси у меня. Всё, что хочешь.
ПОВЕСТИ
Без вас невозможно[3]
— Откройте окно, — попросил Антуан.
Илья Ефремов взглянул на Павлова — лечащий врач хмуро кивнул.
Илья включил проницаемость окна, и в палату ворвался ветер — порывистый, насыщенный влагой и солью. За Большим коралловым рифом гремел и ярился океан. Отсюда, с двадцать восьмого этажа, риф казался белым шрамом на теле океана — месиво из пены и брызг прятало известняковые гряды.
— Собрались наконец… Вся девятая группа, — прошептал Антуан. Его лицо стало спокойным. Раньше на нём проступал тщательно скрываемый страх — не смерти, нет, скорее всего, непонимания происходящего, а вот сейчас, с приходом друзей, отпустило.
— Все трое… — Антуан слабо улыбнулся. — Как вы вовремя, ребята! И все в форме. Значит, при исполнении.
— Четверо! — поправил его Славик. — С тобой четверо. От Совета миров прилетел Шевченко, ты его знаешь. Илья — руководитель группы Садовников.[4] Через час расширенное совещание всех специалистов… А тебя, Зевс, мы в два счёта поставим на ноги.
Больной на школьное прозвище не отозвался. По-видимому, он вообще не слушал Славика — к лицу его опять подступила смертельная бледность. Руки Антуана блуждали по стерильному кокону жизнеобеспечения, пока не наткнулись на руку Ильи.
— Не надо обо мне! — вдруг быстро и жёстко сказал больной. — Меня уже нет. Надо спасать людей! Сотни… не знаю, может, уже тысячи… Но это не эпидемия… Это беда! Что-то нарушило равновесие. Может, отдыхающие, может, Рай… Разберитесь, ребята. Как можно скорее… — Он задыхался от слабости. Рука его, поначалу цепкая и требовательная, вдруг истаяла, мёртвым зверьком уткнулась в простыню. — Только маме, только маму… Не говорите ей. Придумайте что-нибудь. Мол, потерялся в космосе. Чтоб оставалась надежда…
Антуан взглянул на лица друзей, и ему стало жаль их. Он через силу улыбнулся и даже попытался пошутить:
— Я знаю, откуда беда, ребята. Мы не понравились Ненаглядной! Поверьте, я знаю женщин. Я всё- таки француз…
Голова Антуана упала на подушку, створки кокона жизнеобеспечения сошлись над его лицом — заработали инжекторы. Машина в который раз ловила мятущуюся душу и возвращала её умирающему телу.
Они вышли в коридор. И тут из белых пространств медцентра появился маленький лысый человечек — академик Янин и, не поздоровавшись, злым напористым басом заклекотал:
— Где он? Почему вы бездействуете? У вас куча возможностей. Почему Антуана до сих пор не отправили на Землю?
— Перестаньте кричать, — оборвал его Павлов. — Больной не подлежит перевозкам, а телепортация убьёт его. Делается всё возможное. Более того — к нам прибыли лучшие специалисты из всех Обитаемых миров.
— Картина крови? — Академик Янин усмирил свой бас, губы его горестно сжались.
— Полный обрыв кроветворения, — ответил за Павлова Илья. — Без малого две недели. Я в прошлом тоже, кстати, врач.
— Мальчик мой… — пробормотал академик. Он как-то съёжился, стал ещё меньше. С надеждой спросил: — Насколько я знаю, кокон может годами поддерживать?..
— Практически вечно, — сказал Павлов, глядя поверх головы Янина. — Некротированные ткани и органы постепенно убираются. Остаётся мозг. Вопрос в другом: захочет ли он…
— Нас учили управлять организмом, — пояснил Илья, преодолевая спазм в горле. — Когда он поймёт, когда устанет… Короче, он сам может остановить сердце.
— Но ведь кокон!.. — опять вскричал академик. — Чёрт возьми, кто ему позволит…
— Рядовой Садовник умеет больше, чем йог высшего посвящения, — тихо сказал Егор. — Он погасит мозг.
— Извините, друзья. — Илья шагнул к выходу на кольцевую лоджию-сад — Через два часа совещание. Извините, мне надо побыть одному.
Он едва двигался в воздухе — по течению ветра. Память опять прокручивала кадры последних дней, а помимо них и сквозь них всё проступало и проступало лицо Антуана, и сердце сжимала непроходящая боль. Откуда пришла беда? В чём она? Откуда проросли корни зла, где и почему вспыхнуло чёрное пламя смерти? Масса вопросов и ни одного ответа.
— Повтори сообщение Совета миров, — попросил он Помощника.[5]
