а потом сказал, что она стала библиографической редкостью… Я сказала, что книга есть, но не удержалась и спросила, зачем ему эта бездарная книжонка? Оказывается, ляпнула совершенную бестактность, потому что он-то ее и написал, по глупости, как он выразился. Однако ему понадобился экземпляр, а вот надо же – нигде нет. Тут он протянул мне свое удостоверение или членский билет, и там было написано, что Гонсалес – его псевдоним. У него был такой жалкий вид, а тут еще я его, конечно, обидела; он попросил книгу и я ему дала.
– Как дали? – переспросил я. – Эту самую?
– Нет, не эту самую. С Гонсалесом у нас произошел в свое время казус: заказан был один экземпляр, а по ошибке прислали два. Надо было вернуть книгу обратно, однако младший библиотекарь, регистрировавшая книгу… ну, в общем, она отлучилась, потом регистрацию продолжил другой, так и получилось, что оба экземпляра были зарегистрированы и оба – под одним номером. Официально книга у нас в одном экземпляре, а фактически было два. Вот один я ему и отдала совсем, рад был страшно…
– А вы объяснили ему, что у вас остается другой экземпляр?
– Да нет, зачем? Просто отдала ему книгу, и все…
Так-так-так! Вот, значит, почему здесь Гонсалес сохранился. Однако как бы он реквизировал книгу, если б не эта случайность?
И тут впервые ко мне пришло ощущение, что за этой историей с исчезновением дурацкой книжонки стоит что-то значительное. До меня вдруг дошел масштаб проделанной операции: ликвидировать сотни, а может быть тысячи экземпляров книги, разбросанной по всей Европе! Значит, за этой акцией стояла какая- то организация, потому что одному человеку с такой задачей справиться невозможно.
Выходит, мне действительно повезло. И тут я спросил сам себя: а в чем же, собственно, повезло? Ну – прочитал я Гонсалеса, ну дрянь собачья, ну не вижу я в этой книжонке никакого смысла… Может быть, конечно, – не умею увидеть… Постой, постой, вспоминаю я, он же показывал удостоверение…
– А вот этот членский билет, где удостоверялось, что Гонсалес его псевдоним… Вы не запомнили случайно настоящую фамилию автора? Или организацию, выдавшую удостоверение?
(И вопль отчаяния в душе: конечно, конечно же не помнит!)
– Аугусто Арренио Мендес, – сказала она совершенно спокойно, – а выдано удостоверение Итальянским обществом свободных литераторов…
4
Был такой, был Аугусто Арренио Мендес! Тот ли это человек, что приходил в библиотеку ИАВ за книгой? С ходу мне это выяснить не удалось, потому что картотека в этом самом обществе свободных литераторов велась из рук вон плохо, фотография с того места, где надлежало ей быть, оказалась отодрана вместе с куском картона. Но адрес, адрес Гонсалеса оказался у меня в руках.
Что нынче расстояния в Европе? Из конца в конец континент можно пересечь за час: бортовой компьютер рассчитывает маршрут, основное расстояние, не выходя из автомобиля, пролетаешь в вакуум- тоннеле, в вагоне на левитирующей магнитной подвеске, остаток пути – обычным путем, на колесах.
И вот, сравнительно недалеко от городка ИАВ, всего в тысяче пятистах километрах, я стоял на грязной лестничной площадке семиэтажного дома и чувствовал, что кончик веревочки, судорожно зажатый мною, вырывается из пальцев. Дверь, перед которой я стоял, имела вид малообнадеживающий. Попросту говоря, мне казалось, что за этой дверью давно уже никто не живет…
Я позвонил еще раз, и вновь безрезультатно. Тогда я повернулся, наконец, чтобы уйти, и тут увидел, что мое топтанье на лестничной площадке, долгие звонки и стук в дверь оказались не совсем уж безрезультатны. У лестницы, опираясь задом на перила, стоял, засунув руки в карманы, здоровенный парень лет двадцати, ростом эдак сантиметра на два повыше меня, килограммов на 90–95, мускулистый, и с лицом форменного дебила. Я как-то сразу понял, что дебил этот появился тут совсем не случайно, и на душе у меня стало так тепло, будто я увидел старого приятеля.
– Здорово, мальчик! – сказал я ему на своем плохом итальянском. Мой четвертый язык – немецкий, а по-итальянски я могу связать только несколько обиходных фраз. Но я и не думал, что придется вести разговор на итальянском. Так или иначе, по крайней мере два общих языка у нас есть: в школах-то учат всех, но какой же у него родной?
Оказалось – блатной общеевропейский жаргон ему близок и дорог. Ну что ж, по фене я ботал.
– Клопа давишь? – поинтересовался парень, не вынимая рук из карманов.
– Ну. А ты что, стоишь тут на стреме? – задал я встречный вопрос.
– Гнилой заход… – скривился мой собеседник. Он оглядывал меня, оценивал, делал какие-то выводы. – За кем ливер жмешь?
– Ищу кента одного. Сказали – его хавира.
– Уехал он. А ключ мне отдал, – сообщил внезапно парень. – На!
Это было неожиданно, я не нашелся, что ответить сразу, а парень вынул левую руку и медленно поднял ее. В пальцах у него был зажат ключ, и он протянул его мне. Правую руку он по-прежнему держал в кармане. Я взял ключ машинальным движением, готовый отбить его удар правой. Но удара не последовало, и я опять на секунду смешался. Вставил ключ в дверь, повернул… При этом я очутился боком к парню и вдруг понял, что момент настал. Дебил-то шутить не собирался! Он бил ножом и старался ударить всерьез наверняка.
Ребром ладони я тормознул его руку в локтевом сгибе. От удара по сухожилию рука его резко ослабла и по инерции взлетела вверх, с ножом в сантиметре от моего лица. Тут я аккуратно, левой, поймал его за кисть и быстро вывернул уже безвольную руку. Он рухнул на колени с заломленной назад рукой, я толкнул дверь и втащил его за собой.
Может быть, в этом был риск: мало ли кто мог ждать меня в этой квартире, где, конечно же, никогда не жил, или, по крайней мере, уже не жил человек, зарегистрированный как Аугусто Арренио Мендес, действительный член общества свободных литераторов.
Но квартира была пуста. Проволочив стонущего парня в гостиную, я обшарил его карманы. Кроме ножа, оружия у него не было, однако я обнаружил любопытную вещь: обертку стандартного разового медицинского шприца. Все тут сразу становилось ясно. Я огляделся. Квартира, конечно, была нежилой, однако люди тут бывали. На диване смятые грязные простыни. На столе и на полу стоят и валяются пустые бутылки. Всюду окурки. Так. Похоже, что это притон наркоманов. Проверим.
Рывком подняв парня, я посадил его в кресло. Он заорал, и я понял почему: плечевой сустав я ему выбил. Я снова стащил парня на пол, положил на бок, стал над ним на колени и вправил сустав. Он снова вскрикнул и, как мне показалось, на мгновение потерял сознание. Однако церемониться с ним я не собирался. Мне было совершенно ясно, что он мелкая сошка, и надо было вытрясти из него хотя бы то, что он знал.
– Чего тебе надо? – заныл он страдальчески. Впрочем, ему и в самом деле было очень больно. На угристом его лбу выступили крупные капли пота.
Я молча вынул пистолет.
– Не надо! – крикнул он. – Убери кнут! Как брата прошу, не надо!
И вот это его «как брата» заставило меня рискнуть еще раз. Он все-таки не угадал во мне полицейского! Так обращаются только к тем, кого принимают за равных. И я сблефовал.
– Ты зачем поперек понта встал? Ваша хаза нам всю карту клинит. Говори, падла, на кого работаешь?
– Брат, скажу, не убивай…
Он рассказал, что работает на некоего Умберто Лаччини, ассистента режиссера крупной кинофирмы «Приключения, XXI век». Основное занятие сбыт наркотиков. Парень и сам начал колоться потихоньку, стало быть, пошел по наклонной. Меня, топчущегося около дверей, он сразу отличил от клиентов и решил, что я либо полицейский сыщик, либо конкурент. То, что я совсем не был похож на местного жителя, убедило его во второй версии; он решил, что я американец, «гастролер», тоже распространитель наркотиков, – ищущий новую клиентуру. К конкурентам же, ясное дело, относиться следует круто…
Я расспросил подробнее про Умберто. Кинофирма, в которой трудился ассистент, была транснациональной и имела отделения во многих странах, в том числе не только в Европе. Стало быть, дело о наркотиках могло подходить под ведомство Интерпола. В местной полиции знали, что в городе работает инспектор-международник, и должны были при необходимости оказывать мне содействие.
