— Это внесет сумятицу, дезорганизует врангелевскую армию. И если это искры, то их надо раздуть, разжечь пламя массового ухода из армии, возвращения в Россию. Деморализованная армия не будет представлять угрозу ни молодому Советскому государству, ни нашим демократическим основам...
— А пока командование врангелевской армии совершает кровавые злодеяния, — сказал Балев и, кивнув в сторону пожилого крестьянина, добавил: — Плохую весть принес уважаемый бай Сандо. Расскажи, бай Сандо, русскому товарищу.
Старый крестьянин степенно откашлялся и рассказал, что он случайно оказался очевидцем расстрела русского солдата. Видел он и как быстро закопали в яму того солдата. Запомнил то место.
Семен Кучеренко подтвердил:
— Да, солдата-бунтаря из госпиталя расстреляли. Расправились, сволочи. Трибунал приговорил. А сами клянутся, трубят, что у них нет военных трибуналов, что в армии сохраняется полный порядок и сознательная дисциплина.
— Действие трибуналов, которые выносят смертные приговоры, — нарушение условий пребывания в Болгарии, — заметил представитель ЦК.
— Надо пойти и сфотографировать солдата, могилу, местность, — предложил Балев, и все с этим согласились.
— Депутаты Народного собрания — коммунисты Васил Коларов, Георгий Димитров и другие наши товарищи собираются выступить с разоблачением подлинных замыслов врангелевской армии, — сказал представитель ЦК. — Поскольку мы находимся в доме рыбного коммерсанта, можно сказать, что на сегодня улов у нас весьма неплохой. Но надо готовиться к большому выходу в море. Нужно выведать тайные планы Врангеля. То, что они есть, не вызывает сомнений. Но какие конкретно, задача со многими неизвестными. Добраться до этих планов — вот это будет большой улов. От врангелевцев останутся только печальные воспоминания.
Кучеренко отвел Балева в сторонку:
— Передай Грининым. Дина сообщает, что профессор Фатьянов готов взяться за излечение их сына.
Впервые после прибытия в Болгарию врангелевское командование вынуждено было пойти на уступки под воздействием общественного мнения в стране. Кто бы мог еще совсем недавно подумать, что командование, трибуналы, контрразведка не смогут расправиться с нарушителями присяги, изменниками отечества, красными смутьянами? Объявленная Советским правительством амнистия и реакция на это болгарского общественного мнения заставили врангелевскую верхушку умерить свой пыл. Следствие по делу Агапова и Рудского пришлось прекратить. Покровский приказал привести обоих офицеров к нему. Он хотел лично сообщить о милостивом решении командования. Холодно, с напускной важностью человека, оскорбленного до глубины души поступком Агапова и Рудского, генерал назидательным тоном, в котором звучали угрожающие нотки, сказал:
— Когда-то я поздравлял господина Агапова с чином подполковника, который он получил за определенные заслуги. Сегодня мне приходится объявить, что он понижен в прежний чин. Высшее командование проявило к вам, капитан Агапов, гуманность, дав возможность дальнейшей службой искупить свою вину перед Россией. Капитану Агапову, имея в виду ранение ноги в бою, предписывается продолжить службу в интендантстве. Военврач Рудский направляется в госпиталь в городе Пернике. Как вы сами понимаете, господа, после того, как вы осмелились совершить такой недостойный поступок, я обязан установить над вами надзор. Предупреждаю об этом, дабы предостеречь от новых необдуманных поступков.
Покровский умолк. Теперь очередь была за «помилованными». Генерал ждал, что они скажут. Агапов спокойно достал из кармана лист бумаги, положил перед Покровским и сказал:
— Не знаю, как будет истолкован этот наш поступок, но мы с господином Рудским хотим, чтобы служба надзора была осведомлена о нижеследующем нашем желании. Пора, господин генерал, возвращаться на родину. Это наше твердое решение, основанное на личном отношении к политической ситуации и объявленной Советским правительством амнистии истинным патриотам, возвращающимся на свою родину.
— Что ж, откровенность за откровенность. Я бы вас, господа отступники, с превеликим удовольствием расстрелял в назидание всем, кто распространяет эту крамолу, — гневно произнес Покровский.
— Благоволите разрешить, господин генерал, покинуть кабинет? — по-прежнему спокойно сказал Агапов.
Генерал сердито махнул рукой.
Гринины готовились к возвращению на родину. После получения известия от Дины и выздоровления Кирилла Васильевича начались сборы. Теперь уже, казалось, ничто не могло помешать их отъезду.
Костик снял со стен незаконченную картину Серафима Павловича Рудского, которую автор подарил Агапову.
— Возьмем? — спросил мальчик.
— Конечно, Костик. И повесим на самом видном месте, — сказала Анна Орестовна.
— Это тоже надо сохранить, — сказал Кирилл Васильевич, показывая на газету, которую только что читал.
Анна Орестовна взяла газету, принялась читать.
— Боже мой, да за такое выступление в печати Александра...
— Да, представляешь, черным по белому. Смело сказано, очень смело. Мол, следуйте примеру генерала Слащова-Крымского, возвратившегося в Россию. За такое Александр вряд ли отделается только понижением в чине.
Пришел Христо Балев с большим свертком, торжественно объявил:
— Армянская форель. С родины Тиграна. Пальчики оближешь.
Анна Гринина всплеснула руками:
— Ой, ну и балуете вы нас, Хрис... Простите, господин...
— Здесь я Христо. Точно така.
— Христо, это же дорого стоит... заморская армянская форель, пища гурманов.
— А я, Анна Орестовна, как коммерсант ничего не делаю в ущерб. Только в ущерб не себе, а всем нам, нашему общему и святому делу.
— Что случилось? — спросила Гринина.
— Если о статье Александра Кузьмича, то нам уже известно, — предупредил Кирилл Васильевич.
— Дядя Александр — герой! — воскликнул Костик. — Он никого не боится.
— В маму твою пошел дядя Александр, — подхватил Кирилл Васильевич.
— Мы все гордимся твоей мамой. Точно така, — сказал Балев.
— Ой! — замахала руками Анна Орестовна. — Еще придется держать ответ за то, что так долго в пенаты не возвращалась.
— А мы... болгары, на то вам справку дадим. Поверят нам братушки, — пообещал Балев. — Особенно за...
Балев не договорил, показал глазами на Костика. Анна Орестовна сказала мальчику:
— Сынок, ты бы шел свежим воздухом подышать, а?
— Подышим вместе, — предложил Кирилл Васильевич, сообразив, что у Христо, видимо, важный разговор.
Когда отец и сын вышли, Балев быстро прикрыл окна, дверь.
— Анна Орестовна! — осторожно начал он. — Я уполномочен товарищами, которым поручено чрезвычайно важное дело, обратиться к вам с величайшей просьбой.
— Я вся внимание, Христо.
— Вы, конечно, понимаете, на какой риск пошел Александр Кузьмич, опубликовав антиврангелевскую статью в патриотической русской газете?
