углу у автоматов с газированной водой и отправился туда же.
Институт физики, где папа работал, выглядел в обоих измерениях совсем одинаково. Папин заместитель Позен сидел за огромным столом, напротив поместились тетя Инга и дядя Олег, а между ними лежал чертеж, и они будто бодались над ним головами.
— Тебе папу, Валентин? — сразу обернулась ко мне тетя Инга.
Папа был мне вовсе не нужен, наоборот, мне казалось, что без него мое расследование по поводу Лидии пройдет куда легче. Но я уже знал, что дверь папиного кабинета все равно заперта, и потому смело кивнул.
— Олег, не знаешь, где у нас Валентинович? — Но тут тетя Инга, видимо, что-то припомнила и, разом покраснев, пробурчала: — Ах, да… да… да…
Она поглядела на дядю Олега так, будто просила, чтобы он ее выручил. Но он лишь моргнул и сказал:
— Да-а-а-а… Э-э-э-э…
Все стало ясно: папа был сейчас в таком месте, про которое рассказывать нельзя: в очень секретном… Между тем тетя Инга оправилась от смущения:
— Папа ушел. Погуляй тут, а потом пойдем обедать.
— А куда ушел? — Я спросил просто по инерции.
— Куда-куда… Уехал в банк выбивать нам премию.
Вот уже это-то была неправда, за премией бы он не поехал ни за что — это дело бухгалтерии. Просто тетя Инга заговаривала мне зубы. Она работала с моим папой так давно, что познакомилась со мной сразу, как только я родился, и все-таки не поняла еще, что я — человек проницательный!
'Что же они скрывают? — соображал я. — Может быть, папа работает с той аппаратурой, от которой у него в прошлом году был ожог?'
Отогнав легкое беспокойство, я вышел в коридор. Думал потолкаться по этажам, позаглядывать в разные комнаты, и тогда, может быть, слушок о странной Лидии найдет меня сам собой. Был, конечно, и другой путь: расспросить тетю Нину (Лидия-то жила у нее!). Но что-то говорило мне, что вопросов на эту тему лучше не задавать.
Однако Нина Александровна догнала меня сама и, подцепив под локоть, спросила тихо:
— Тебе очень нужен папа?.. Валечка! Папа занят одним очень ответственным делом, но уже заканчивает и вот-вот должен быть…
Я знал, что это другая тетя Нина и голос у нее не добрый, а просто вкрадчивый, но был заинтересован поддержать разговор: а вдруг она в чем-то проговорится? И потому поинтересовался.
— А что это за дело, теть Нина?
— Рассказать я не имею права. Но только оно ответственное. Чрезвычайно. И в общем… в общем папе будет приятно, если после такого дела его встретит родной сын.
На слове «такого» она сделала ударение. А тон был таков, что сделалось не по себе… Я как-то почти забыл, что это не мой папа. И мысли о Лидии мгновенно отошли на задний план.
— Тетя Нина! Вы хотите сказать, что это опасно?
— Ну-ну! Сейчас, я надеюсь, все уже позади. Но, знаешь, ты подожди в отцовском кабинете. Только у нас такое не принято. Так что ни-ни! Ти-хо-нько!.. И запрись изнутри.
Быстро затолкнув меня в кабинет, она сунула мне отцовский ключ.
— Олег, ты не видел Валюху?
— Моторина-младшего, что ли? Только тогда. С тех пор — нет.
— Противный парень, ну куда пропал?
— Да ушел. И правильно сделал. Чего ему в такой день здесь париться?
— А обед? — Тетя Инга почти рассердилась.
— Да на что ему твой обед?
Они протопали по коридору прочь, следом за ними — все другие: начался обеденный перерыв. А я остался сидеть за папиным столом, по-папиному подперев щеку. Вообще-то папа не очень любил, чтобы я торчал в его институте: мол, забежал, если что-то надо, и иди домой, не мешай. В его кабинете я бывал лишь мельком, а один не оставался, конечно, ни разу. Здесь хранились приборы, какие-то реактивы и никому, даже сотрудникам, ходить сюда без хозяина было нельзя, я знал это точно.
Вот почему поведение тети Нины все больше и больше казалось мне странным. Странно уже и то, что у нее почему-то был папин ключ.
Впрочем, в другом измерении и порядки могли быть совсем иные… Примирившись на такой мысли, я стал думать, как это будет занятно папино изумленное лицо, когда он сюда войдет. Когда папа удивляется, кончик носа поднимается у него вверх, будто у веселого щененка… А глаза у папы прищурятся: 'Ба, сир! — забасит он. — Мое научное место уже, значит, занято?' За ход папиного 'ответственного дела' я почему-то больше не волновался. Ведь сказано же, что все позади. Зато передо мной был папин письменный стол, которым стоило заинтересоваться.
Стол был такой громадный, что тут могли бы играть в настольный теннис сразу две пары. На нем валялись кучи бумаг, книг, чертежей и какая-то штуковина под стеклом с прыгающей стрелкой.
Я поднес руку к штуковине — стрелка метнулась вправо, будто хотела выпрыгнуть наружу. Я отвел руку — стрелка вернулась назад, встала было посередке, где нуль, но передумала и скакнула до упора влево. Я чихнул — и она бросилась к нулю. Это было до того занятно, что я забрался в кресло с ногами и стал потихоньку дышать на стрелку через стекло. От дыхания она будто оторопела и остановилась, мелко подрагивая. А я сказал ей.
— О, великий Джин! Ты, кто заключен в этом странном сосуде! Чего ты хочешь, скажи? Хочешь, чтобы тебя освободили?
На самом деле я, конечно, вовсе не думал, что там сидит джин, а знал, что это папин прибор. Но стрелка перестала дрожать и замерла, будто задумалась над вопросом.
— Скажи! — шепнул я. — Если надо, я сумею разбить волшебное стекло, за которым ты заточен. Только не воображай, что мне нужна награда. Просто я против, чтобы кого-то заточали…
Я знал, что никто не ответит, потому что никакого джина нет. И все же на минутку представилось папино лицо, когда он увидит свой прибор с разбитым стеклом, — зрелище не очень приятное… А стрелка замоталась влево-вправо, влево-вправо, будто замотала головой: мол, нет, нет, нет… не разбивай!.. И почему-то именно в этот миг я внезапно отчетливо понял, что штуковина-прибор, и бумаги на папином столе, и тети Ингин чертеж — все-все это относится к антиматерии, все тут изучают не что-нибудь, а антиматерию… Как я это уловил — не знаю сам. Может быть, до меня с опозданием дошло, что всегда во всех институтских коридорах только и слышится «антимезон», «антинейтрино», «антикварк». А ведь это — частицы антивещества. Папа говорил, что их найдено уже очень много… И как я не догадался уже тогда, что, наверное, сам папа их и находит? И когда он обжегся в прошлом году — это, видно, было от античастиц, ведь антиматерия очень опасна…
— Знаешь что, Джин, — сказал я, — сиди уж действительно там.
И ко мне возвратились все прежние опасения. С беспокойством припоминалось, что тетя Нина сказала уходя, уже из-за двери:
— Ни в коем случае ты сам отсюда не выходи. Если что-то произойдет, приду за тобой я…
Что она имела в виду? Значит, папе еще что-то угрожает?
Папы все не было. Подойдя к двери, я выглянул осторожно в замочную скважину: коридор был пуст. Мне думалось: 'А если что-то и вправду случилось? Случилось, но тетя Нина вгорячах про меня забыла, а остальные ведь просто не знают, где меня искать…' И в этот момент раздались странные звуки, будто позванивали маленькие колокольчики, — в коридоре совсем рядом с дверью висел телефон, и он звонил, но совсем по-особому… Может, это звонят о папе?.. Я высунулся, схватил трубку. Там произнесли;
— Тубинститут слушает.
Это было непонятно: тубинститут, где лечит больных мама, не имеет к папиному физическому институту никакого отношения. И почему это 'тубинститут слушает'? Это мы здесь его слушаем, а он, наоборот, нас зачем-то вызывает… Я собрался было задать законный вопрос: 'Алло! А кого вам надо?' Но
