всего рвется к шахматной «науке», Михаил Иванович стал возлагать надежды на людей, интересующихся шахматами только как развлечением, как забавной настольной игрой. С четвертого номера «Шахматный листок» обзавелся подзаголовком «Ежемесячный журнал, посвященный шахматной игре и ее литературе». В нем стали печататься не только интересные для любого настоящего шахматиста материалы: статьи о шахматной жизни, обзоры русских и зарубежных соревнований, анализы дебютов и эндшпилей, исторические и биографические заметки, партии с комментариями, задачи и этюды. Начинают – и, к сожалению, в изобилии – появляться «развлекательные», якобы шахматно-литературные, а на деле убогие «околошахматные» переводные рассказы с налетом тугого остроумия и даже пошлости.
Например, в одном рассказе, занявшем девять (!) страниц убористого, мелкого шрифта – петита, рыцарь освобождает девушку-рабыню. Она предлагает ему сыграть в шахматы. Он говорит, что шахматистки должны всегда играть черными фигурами, «чтобы белизна рук ярче выделялась от контраста».
В другом рассказе под названием «Шахматная болезнь», тоже переведенном с немецкого и занявшем четыре страницы, дана сентиментальная история юноши, увлекшегося шахматами, а потом разочаровавшегося в них и вернувшегося на стандартную жизненную колею. Этот рассказ Ольга Петровна, вероятно, прочла с особенным удовольствием, но чем он мог понравиться Чигорину?
Есть и переведенный с французского рассказ о Мефистофеле, играющем в шахматы. В конце этого нудного повествования на десяти страницах Мефистофель может дать мат в четыре хода. И здесь выясняется «изюминка» рассказа: в финальной матовой позиции фигуры расположены в форме креста. А как известно из творений отцов церкви, крест дьяволу органически противопоказан. Конечно, сердце Мефистофеля не выдерживает, и он, сделав мат, умирает от инфаркта.
Подобные «шахматные» рассказы были пустой тратой драгоценного места и переводом бумаги.
Даже материалы, казалось бы, интересные для шахматиста, как например «История шахматной игры», появлявшиеся с продолжениями из номера в номер, давались чересчур сухо, подробно и академично. Одна «история рокировки» заняла девять страниц, хотя достаточно было одной–двух.
Ошибкой было и то, что Чигорин с первых же номеров стал печатать шашечные задачи, а потом даже завел целый шашечный отдел с большими статьями по теории шашек, не имеющими отношения к названию журнала и не привлекавшими подписчиков-шашистов.
Такая эклектичность «Шахматного листка», стремившегося «объять необъятное», публикация статей и рассказов, не имевших прямого отношения к цели журнала и лишенных какой-либо познавательной ценности, не привлекали, а отталкивали любителей игры, которые в шахматной печати всегда искали, ищут и будут искать только то, что им может помочь в достижении победы над противником. Неважно, кто этот противник: собственный сын, жена, сосед, сослуживец или профессиональный шахматист, досконально знающий теорию.
Если бы Чигорин ориентировался только на таких знатоков и «серьезных» любителей игры (а их даже в дореволюционной России были тысячи!), он бы легче сколотил постоянный контингент подписчиков, обеспечивающих по меньшей мере безубыточность журнала.
Но увы! Число подписчиков «Шахматного листка» не росло с каждым годом, а или немного превышало сотню, или даже опускалось ниже.
Ошибкой непрактичного Чигорина было и то, что он делал ставку только на постоянных читателей- подписчиков и не пытался организовать розничную продажу. Здесь сказывалось, конечно, отсутствие всяких связей его с тогдашней прессой, которая объявлениями и рецензиями могла бы значительно помочь распространению журнала. Мешало успеху и жалкое общественное положение издателя: кто тогда принимал всерьез чипы коллежского регистратора, а несколько позже – губернского секретаря, по- нынешнему – мелкого служащего. А если бы Чигорин, уйдя со службы, являлся бы в виде журналиста, литератора – пусть начинающего, непризнанного, – то тогда ему было бы куда легче «пробивать», рекламировать, распространять свой журнал. Но Чигорин семь лет сидел меж двух стульев, вел двойное существование.
Убытки, изнурительная бесплатная работа, отчуждение жены, которая была по-своему права, безмерная душевная усталость!..
Но у Михаила Ивановича была твердая вера в свое предназначение! Характерно, что хотя Чигорин в 1877 году был еще совершенно неизвестен зарубежному шахматному миру, да и в Петербурге был лишь
Конец 1876 и 1877 год были посвящены неусыпным заботам Михаила Ивановича о двух новорожденных: журнале и дочке, и трудно сказать, кто из них требовал большего внимания.
По-прежнему аккуратно, хотя никто не ведает, каких материальных и духовных жертв стоило это Чигорину, выходил в 1877 году «Шахматный листок». Двенадцать отдельных номеров – все как полагается!
Не забывал Чигорин и о другой своей задаче – объединении русских шахматистов. В № 2–3 журнала за 1877 год передовая, носившая стандартный заголовок «Шахматы в России», начиналась так:
«В последнее время в Петербурге образовалось несколько шахматных кружков, в которых принимает участие более или менее значительное число лиц. Мы с удовольствием приветствуем эти проявления шахматного оживления, но не можем не высказать, что было бы, несомненно, лучше, если бы эти кружки слились в одно шахматное общество и тем бы уничтожили сепаратизм, так вредящий делу шахматного развития. Мы уже сообщали о том единодушии, с каким берутся в других странах за устройство шахматных обществ, значительное число которых весьма ясно показывает любовь к этой игре и умение поддерживать ее интересы. Так, например, в одном Лондоне существует несколько шахматных клубов, считающих своими членами тысячи лиц. В Германии, даже почти в каждом небольшом городке, можно найти организованное общество шахматистов. Отчего же у нас до сих пор не создается ничего подобного? Число лиц, принимающих участие в различных кружках Петербурга, настолько, как мы слышали, значительно, что, даже не привлекая других любителей, одно соединение этих кружков дало бы возможность образовать правильно организованное общество шахматистов».
Под «несколькими шахматными кружками» Михаил Иванович подразумевал в первую очередь еще влачившее свое существование при «Немецком собрании» шумовское «Общество любителей шахматной игры». Затем «доминиканцев», шахматный кружок в Английском клубе, чемпионом которого был Шифферс, победивший прежнего чемпиона англичанина Филда, и, конечно, собственный «чигоринский» кружок, собиравшийся то у него на дому, то в квартире какого-нибудь другого шахматиста. Были и крохотные кружки при отдельных министерствах и других учреждениях и в некоторых институтах Петербурга.
Наряду с агитацией за объединение шахматных кружков и ведением убыточного журнала Михаил Иванович ухитрялся не только заботиться о жене и ребенке, но и настойчиво совершенствовать свое шахматное мастерство!
«Доминик» закрылся на длительный ремонт, но владелец другого кафе-ресторана Прадер, сам страстный любитель шахмат, отвел «доминиканцам» отдельное помещение, куда более подходящее для серьезных соревнований. У «Доминика» шахматистам крайне мешал шум от стуканья костяшками домино, от щелканья бильярдных шаров, сопровождающегося лихими выкриками игроков, волны табачного дыма наплывали из всех углов. У Прадера было тихо, спокойно, все благоприятствовало напряженным шахматным баталиям между лучшими шахматистами столицы.
К этому времени Чигорин и Шифферс окончательно доказали свое превосходство над Шумовым, который, как писал Ашарин своему другу в октябре 1877 года, «почти полностью отошел от игры. Он почивает на лаврах и играет сейчас только на дачу вперед». Другими словами, Шумов избегал играть на
