Чигорин покачал головой.
– Я люблю тебя, Настя, мне больно будет, если бросишь меня, но… не могу оставить начатое дело! Может, еще все образуется. Если работа клуба оживится, прибавится членов, заведу помощников… авось и подписчиков больше станет… Потерпи хоть годик! Я же стараюсь, как могу…
– Я знаю, – возразила Анастасия Дмитриевна, – да старания-то твои тебе же во вред… Нет, я поеду! Редкий случай устроиться по-человечески. А ты… что ж, я и в Петербурге тебя почти что не вижу. Захочешь устроиться по-людски, приезжай ко мне, желанным гостем будешь! Впрочем, и это только мечты, в которые сама не верю. Да и ты не веришь! Не отрекайся! Я тебя насквозь вижу. Изучила! Ты меня любишь, и первую жену, может, любил, но не так, как простые, обыкновенные люди. И она, и я у тебя на втором плане всегда. А на первом плане – шахматы! Во что бы то ни стало! Любою ценою! Только они!
Знаешь, на кого ты похож? Я вчера взяла томик Пушкина и натолкнулась на твой, можно сказать, портрет. «Рыцарь бедный» – вот ты кто! Вылитый! Как он влюбился в некий религиозный идеал, так ты – в шахматы! Но у того хоть был замок, верные вассалы. Он мог позволить себе роскошь жить «строго заключен». А у тебя ни кола ни двора! Впрочем, что я вру: у тебя тоже замок – твой проклятый шахматный клуб. Только вассалов маловато, ха-ха-ха-ха!
Анастасия Дмитриевна залилась истерическим смехом, потом вытерла выступившие слезы и тихо сказала:
– Прощай! Не могу больше… Или – до свиданья?
Вскоре она уехала. Михаил Иванович бродил по опустевшей квартирке, тоскуя о жене и размышляя о будущем. Беспросветным казалось оно! Чигорину на глаза попался валявшийся на окне томик Пушкина. Он вспомнил про «рыцаря бедного», печально улыбнулся и решил загадать по книге, раскрыв ее наудачу.
Удивленный, прочел вслух, будто был не наедине с собою, такое четверостишие:
«Удачное гадание, – подумал Михаил Иванович. – Как в воду глядел! Надо только заголовок переделать: не „Поэту“, а „Шахматисту“. И начало: „Ты шахматист: живи один“. Что ж, видно, такая моя судьба. Это ответ на Настины слова. Я должен делать то, во что верю!»
Чигорин махнул рукою на мечты о личном счастье и стал собирать пожитки для переезда во вновь открытый шахматный клуб. Сборы были нетрудны: чемодан с бельем, другой – с одеждой, связка книг и любимые «дорожные» шахматы. Остальное имущество поделили Анастасия Дмитриевна и старьевщик.
1 октября 1886 года Петербургское общество любителей шахматной игры официально открылось в квартире, о которой Чигорин рассказывал жене. Председателем общества единогласно был избран Чигорин, товарищем председателя – его свояк Дубравин.
21 октября тридцать два члена – основателя общества весело праздновали вторую годовщину фактического существования нового Чигоринского клуба. Как красочно описывалось в № 10–12 «Шахматного вестника»: «Один из членов поднял заздравный кубок за шахматную музу Каиссу, другой – за созвучное имя не менее важной „музы“ – кассы, потом были произнесены тосты за здравие Чигорина, Шифферса, Безкровного и многих других».
Началась повседневная деятельность общества. Неусыпные старания Михаила Ивановича приносили должные плоды, и пятилетие 1886–1890 годов было периодом процветания петербургского шахматного клуба.
Проводились квалификационные турниры, турниры-гандикапы, сеансы обычные и вслепую, консультационные партии, матчи, не говоря уже об обычной «легкой» игре на ставку. Два раза в месяц устраивались конкурсы по решению задач и этюдов.
Вот как описывает обычный шахматный вечер Г. А. Гельбак, бывший в то время секретарем общества:
«Около 8 часов вечера раздавались на парадном звонки за звонками, являлись любители – чистенькие, бритые, напомаженные, хорошо отоспавшиеся после обеда – все в крахмальном белье, с галстуками, булавками и брелоками. Большинство в рединготах покроя того времени, высоко застегивавшихся, длинных, многие – с бархатными воротниками. Сейчас же за доску; почти все играли „на интерес“, ставка – „франк“ (25 копеек) партия, редко – полтинник; если кто играл по рублю, то собирал усиленную „галерею“. А кто участвовал в турнирах, того усаживал сам Чигорин, наблюдая за порядком. Часов не было, кроме двух–трех экземпляров частного владения. Бланки для записи партий тоже не применялись. Однако турниры проводились с дисциплиной. После 12 часов ночи наполнялась столовая, где засиживались до 4 часов ночи. Формально разрешалось только до двух, но это была лишь „теория“. В два часа ночи сам Чигорин аккуратно гасил лампы в библиотеке, главном зале и бильярдной, ибо окна выходили на Мойку, и полиция обязана была следить, чтобы „шахматный клуб“ как называл нас околоточный надзиратель, время от времени заходивший в прихожую, – „обязательно“ закрывался в 2 часа ночи».
Чигорина того времени Гельбак описывает так: «Это был человек несколько ниже среднего роста, обладавший фигурой с намеком на коренастость и даже, можно сказать, на купеческий склад. Открытое лицо, лоб, обращающий внимание своей высотой, а под ним пара глаз, ровно и уверенно сверкающих. Глаза светятся умом и в то же время отражают сознание своего превосходства над окружающими, но без признаков презрительного отношения к тому, кто был меньше по таланту».
И такой человек, шахматист в расцвете сил и таланта, ютился в задней комнатушке клуба, как сторож, и выполнял сам свою организационно-техническую работу, рассматривая даже ее как свой общественный долг. Нельзя не признать, что Анастасия Дмитриевна была права: Чигорин умел постоять за себя на шахматной доске, но не в жизни!
В конце 1886 года чигоринское общество начало международное соревнование, которое еще больше прославило имя его основателя: матч по телеграфу Петербург – Лондон. Как мы уже знаем, столица Англии считалась тогда шахматным центром мира, и поэтому матч вызвал большой интерес повсюду.
Игрались две партии – одна белыми, другая черными, на ставку в 40 фунтов стерлингов (400 рублей). От Лондона вели игру маэстро Берд и четыре других ведущих английских шахматиста, от Петербурга выступал «комитет»: Чигорин, Шифферс, Безкровный, Полнер и Сабуров. Фактически же вел игру один Чигорин, так как на обдумывание хода давалось пять дней и далеко не всегда можно было собрать пятерку. У Шифферса было много своих дел. Крупный дипломат и «покровитель» общества, Сабуров играл слабо и был привлечен как влиятельный человек. Безкровный и Полнер явно уступали по силе Чигорину и Шифферсу.
Даже когда случайно удавалось собрать «комитет», то и тогда ходы, предлагавшиеся Чигориным, единогласно признавались сильнейшими. Михаил Иванович с энтузиазмом вел состязание, посвящая анализу позиций в обеих партиях все свободное время. К тому же Чигорин вообще был непревзойденным мастером анализа. Знаменитый Ласкер – сам замечательный аналитик – отмечал, что «когда в распоряжении Чигорина было достаточно времени для анализа, например в игре по переписке, он не имел равных».
В чем разница между игрой обычной, очной, в турнирах или матчах и игрой по переписке или по телеграфу? На первый взгляд очень незначительная: просто на обдумывание ходов даются не минуты и часы, а дни или недели.
Это неправильно! Существует и глубокая, принципиальная разница.
Игру по переписке (или по телеграфу) можно охарактеризовать как шахматы в химически чистом виде.
Отпадают все спортивные элементы в виде наличия живого противника против вас, нередко даже несимпатичного или раздражающего, нет неумолимого тиканья контрольных часов у локтя, мозг разгружен и занят только и исключительно шахматным содержанием развертывающейся борьбы. Отпадают все нервирующие привходящие обстоятельства, и борется только талант!
