Заправив топку углем, Васька шла в тамбур и становилась у окна, выжидая, когда откроют дверь в обмывочную. Дверь открывали часто, и Васька видела этот белый рай с пальмой в кадушке, с блестящими штуками на стенах и с зеркальной дверью в перевязочную. На откидных стульях и на диване, покрытом белым чехлом, раненые ожидали перевязки. Тихо играло радио. Все было так
Раненые были одеты одинаково в мягкие синие халаты; самые шумные здесь сидели смирно, не курили, чинно перелистывали журналы. Васька думала, что все они боятся Юлии Дмитриевны.
Юлия Дмитриевна приходила в перевязочную в шесть утра, а уходила в одиннадцать вечера. Васька как-то взялась считать, сколько раненых за день придет на перевязку: до обеда насчитала сорок шесть человек, а потом ей спутали счет… Перевязки начинались сразу после завтрака и кончались в девять вечера.
Иногда одновременно открывались дверь в обмывочную и дверь в перевязочную, и Васька видела Юлию Дмитриевну, широкую, в халате белее снега, с красным лицом под белой косынкой и с красными руками, поднятыми вровень с лицом, словно Юлия Дмитриевна грозила кому-то… Или Васька видела Юлию Дмитриевну, склоненную над перевязочным столом и делавшую что-то таинственное и мудрое…
Васька стояла в тамбуре так тихо, что даже сердитая сестра Смирнова не гнала ее.
После девяти часов вечера вагон пустел. В нем оставались только Юлия Дмитриевна и Клава (счастливая Клава!). В перевязочной горели металлические инструменты, Клава выбегала за кипятком, пахло чем-то кислым и едким. Потом и Юлия Дмитриевна уходила, и оставалась одна Клава. Она скребла и мыла весь вагон внутри. Она разрешала Ваське входить в обмывочную и в кабинет лечебной физкультуры. И по коридору можно было ходить, по мягкой дорожке. Только аптека была всегда заперта, да в перевязочную Клава не разрешала заходить.
Клава была утомлена и не отвечала на Васькины вопросы. Васька тихонько ходила по вагону, заглядывала в зеркало и гладила жесткие блестящие листья пальмы.
Часа в три ночи Клава, пошатываясь, уходила спать, и Васька оставалась владычицей этого волшебного царства. Перевязочную Клава запирала и ключ уносила с собой. Но и в обмывочной было очень интересно. Можно было лечь на диван и рассматривать журналы и думать при этом: вот я лежу на диване и рассматриваю журнал, а надо мной пальмовые листья. Кто посмотрит, тот подумает: ах, что это за дивчина лежит здесь на диване, что за жизнь у этой дивчины…
Слух у Васьки был тонкий, заячий: чуть хлопнет дверь вдали — Васька вскочит, оправит диван — ничего не заметно — и в кочегарку…
Но однажды дядя Саша пришел ночью проверить топку и застал Ваську спящей на диване. Он не сразу ее добудился; а когда она проснулась, стал топать на нее ногами.
— Ты это что? Ух, ты!.. — восклицал он приглушенным голосом. — Тут раненые садятся, а она в ватнике лежит, микробов сеет… А замполит наскочит?.. Ух, какая! Чтобы я тебя тут больше не видал!
Он не пожаловался на Ваську, но стал приходить каждую ночь, когда она дежурила. И Васька на всякий случай перестала ложиться на диван.
Данилов назывался уже не комиссаром, а замполитом — заместителем начальника по политической части. Он получил звание капитана. Супругов — старшего лейтенанта, доктор Белов — майора медицинской службы. Многие женщины тоже надели погоны со звездочками.
Васька стояла в тамбуре и думала: «У меня тоже будут погоны. Я буду хирургическая сестра, как Юлия Дмитриевна. Я все сумею, как она. Если я захочу, я и на доктора выучусь, пусть они не беспокоятся…»
Юлия Дмитриевна заметила, что Васька вечно торчит за дверью обмывочной. «У этой девочки смышленые глаза», — подумала она.
Как-то вечером она зашла в кочегарку. Васька, стоя на коленях, всаживала в топку консервную баночку.
— Руки обожжешь, Васька, — сказала Юлия Дмитриевна. — Что это ты варишь?
— Столярный клей для дяди Саши, — ответила Васька.
— Смотри — сгорит.
— Ни. Я досмотрю.
Жаркий свет из топки падал на Васькино лицо, оно стало розово-прозрачным, и на волосах Васьки лежала дорожка червонного блеска… «Девочка, — подумала Юлия Дмитриевна, — ребенок…»
Она протянула руку и неловко пригладила Ваське волосы на лбу.
— Подбирай со лба, — сказала она, словно устыдясь этой ласки. — Ты можешь раненого одеть после перевязки?
— Можу, — отвечала Васька.
— Надо осторожно, чтобы не сделать больно. И быстро, потому что другие ждут.
— Я можу быстро.
— Посмотрим, — сказала Юлия Дмитриевна.
Уходя, она оглянулась на Ваську. Васька нагнулась к топке, кончик льняной косички упал в ящик с углем.
В один из дней обратного рейса Юлия Дмитриевна, встретив Ваську, сказала:
— Приходи в перевязочную, я попробую тебя учить. Возьмешь халат у Клавы.
И вот Васька вошла в святая святых вагона-аптеки.
Юлия Дмитриевна торжественно положила ладони на круглую металлическую коробку, блестящую как зеркало.
— Это бикс.
— Бикс, — повторила Васька.
— В биксах я держу стерильный материал. Мы стерилизуем его вот здесь, в автоклаве.
— Стерильный… в автоклаве, — одним дыханием повторила Васька. Ее глаза порхали за пальцами Юлии Дмитриевны.
— Повтори, — сказала Юлия Дмитриевна.
— Это бикс, — сейчас же сказала Васька, кладя обе руки на сверкающую крышку.
— Не трогай, — сказала Юлия Дмитриевна. — Зря ничего не надо трогать руками. Руки — собиратели и разносчики инфекции, то есть заразы.
«Сама так трогаешь», — мимолетно, без обиды, подумала Васька и отложила в памяти еще одно умное слово — инфекция.
— Ладно, — сказала Юлия Дмитриевна, когда урок кончился. — Иди.
— Удивительно толковая девчонка, — сказала она Данилову.
— Да? — недоверчиво спросил Данилов.
Он питал благоговейное уважение к перевязочной и ее инструментам. Ему трудно было поверить, что Васька приспособлена к такой деликатной технике.
— С чего вам вздумалось взять ученицу, — спросил Юлию Дмитриевну Супругов, — да еще такую малолетнюю?
— У нее большой интерес, — отвечала Юлия Дмитриевна. — Если ею хорошенько заняться, из нее выйдет толк.
— Помилуйте, — сказал Супругов, — у вас так мало времени.
— Мы должны учить молодежь, — сказала Юлия Дмитриевна своим бесстрастно-непререкаемым тоном.
Однажды Васька уронила шприц и разбила. Юлия Дмитриевна сверкнула глазами и выгнала Ваську из перевязочной. Вечером, разговаривая с Супруговым, она иногда вспоминала о Ваське, — что та сейчас делает? Ей представилось, что Васька, грустная, сидит на корточках перед открытой топкой, уронив кончик косы в ящик с углем. Червонная полоска лежит на ее волосах…
«Не придет, пожалуй», — думала Юлия Дмитриевна.
Но на другой день Васька явилась на занятия как ни в чем не бывало.
