— Что она ни решит, на все ее полная воля, — сказал полковник. Осуждать ее не придется ни в каком случае. И с выпиской спешить не нужно, это ведь дело такое, особенное.
— Ехать, конечно, надо Тане, — сказала диетсестра. — И притом одной, потому что это дело такое, особенное, да и работы у нас много, каждый человек на учете.
— Ты ей все скажи, — сказала Катя Тане.
Они увязывали большущий сверток.
Надя-почтарка плакала тут же.
— И зачем я, дура, паспорт свой дала, — говорила она. — Все равно все раскрылось, а только лишние неприятности.
— Ничего нет тайного, что не стало бы явным, — сказал затейник. Через скрытность и дурость неприятности и происходят. Ну, я пошел, отдыхающие желают к Бахчисарайскому фонтану ехать просвещаться. Мне этот фонтан уже вот тут сидит, — показал он на горло.
— Ты ей, главное, скажи, что тебя коллектив послал, весь коллектив, объясняла Тане диетсестра. — Про коллектив не забудь сказать, это ей сразу поднимет настроение.
— Скорей, — сказала Катя. — Сейчас машина пойдет.
Они вышли к кухне, около которой стоял грузовик.
— Сверток в кузов давай, — сказал шофер.
— Ну да, в кузов, — сказала Таня. — Ты там картошку возишь…
Она уселась в кабину рядом с шофером и взяла сверток к себе на колени.
Девочка кормила сына своим материнским молоком и обливалась слезами.
Еще никогда в жизни у нее не было такого страданья, как то, что предстояло.
— Бог ему счастье посылает, — говорила санитарка. — У тебя что есть? Ничего у тебя нет. А здесь у людей дом — полная чаша, сад, машина собственная. И все ему останется. А тебе он как гиря на ногах.
А девочка плакала, плакала. Не утешало ее нисколько, что у сына будет дом с садом. Санитарка ушла, рассердясь, и тогда еле слышно, шепотом стала девочка разговаривать с сыном.
— Как же это будет? — шептала она. — Ты, что ли, с чужой старушкой и с чужим старичком будешь счастливей, чем со мной?
И в отчаянии прижимала его к груди, словно его уже отрывали от нее.
Таня сидела с шофером в кабине. Огромный сверток с детским приданым лежал у нее на коленях. Под суровыми, даже гневными усиками Танины губы складывались в веселую усмешку.
Грузовик деловито бежал через степь, окаченную зноем. Сквозь зной величаво смотрели древние горы, как бежит куда-то небольшой грузовик по человечьим вечным делам.
Бежал он мимо гор, а потом мимо домика на окраине, около которого рос сад, и в саду полковник с женой возились под яблонями. Мимо, мимо бежал грузовик, и огромный сверток подпрыгивал на Таниных коленях.
Сын поел и засыпал в материнских руках.
Засыпая, он высвободил из пеленок свой кулачок и приложил к щеке, будто пригорюнясь. И при виде этого девочка зарыдала еще пуще и укрепилась духом, все до конца ей прояснилось в ее судьбе.
… - Даже если б пришлось нам с тобой уволиться, — пламенно шептала она в крохотный, безмятежно спящий кулачок, — ну и что, другой работы не найдем, что ли? Хоть бы даже уехать пришлось — ну и что? Сядем в поезд, ту-ту, и уедем. И что угодно пускай говорят, у кого совести нет.
— Сейчас полковник с женой придут, — сказала санитарка. — Повидать тебя хотели. Ты подойди к окошку, побеседуй с ними.
Девочка не слушала, она разговаривала с сыном:
— И не надо больше врать — ой, как хорошо! Не надо мучиться, скрывать… А у полковника с женой мы попросим прощенья. Простите, что зря вас побеспокоили… И мы скажем людям нашу настоящую фамилию. Чтобы под правильной фамилией мы тут фигурировали, вот. Наде паспорт привезем, скажем — не понадобился, вот.
Санитарка хотела взять ребенка, чтобы унести. Девочка взглянула…
— Да ты что, боишься? — спросила санитарка.
— Ничего я не боюсь, — спокойно и степенно сказала девочка и отдала ей ребенка.
Оставшись одна, она застегнула халат, посмотрелась в зеркальце и пошла в коридор к открытому окну, откуда виден был просторный больничный двор, — повидаться с полковником и его женой.
Но не полковник с женой стояли во дворе, глядя на окна, а стояла там Таня с огромным, неудобным свертком в руках, смотрела на девочку и улыбалась до ушей.
— Таня! — закричала девочка…
Шло время.
Расцвела девочка, стала красивой молоденькой женщиной, гордой и уверенной в себе.
— Мы не погуляем после ужина? — спрашивали у нее. Она отвечала с усмешкой:
— Не могу, занята.
— А в кино?
— Спасибо, не могу. Меня сын ждет.
— Так возьмем и сына, — приставали к ней, тогда она бросала через плечо:
— Не принято с отдыхающими.
А пока она работала, десять нянек нянчили ее ребенка, все девчата, что были свободны в ту смену.
Катали его в колясочке, и носили на руках, и присаживались с ним на ту скамью под орешиной, где когда-то его отец ждал его мать.
Вечером Таня купала ребенка, укладывала в кроватку и садилась возле него со своим вышиванием. Девочка прибегала, спрашивала:
— Ну как?..
— Все в порядке, — отвечала Таня.
Зевая, она вкалывала иглу в шитье, расчесывала косу и ложилась спать, а у девочки было еще много разных дел, она принималась стирать — на ребенка и на себя, штопать, шить.
Она разувалась и ходила босая по комнате и кухне, чтобы никого не разбудить, ни сына, ни девчат. Стирая, набрызгает на пол, потом, развесив на веревке свои лифчики и сыновьи ползунки, возьмет тряпку и замоет пол быстро, ловко: так и горела всякая работа в ее руках.
Потом и она ложилась, поцеловав спящего сына и улыбнувшись ему, и засыпала мгновенно.
А когда девочка была выходная, она сама гуляла с сыном. Он стал еще милей и забавней, и она смеялась звонким, счастливым смехом, радуясь, что ее сын так хорош.
Приехали в санаторий актеры на двух военных машинах — пестрая, запыленная, шумная компания.
Ушли они в клуб, встреченные персоналом.
— Помогите, — сказал затейник, — помогите, товарищи, не справляемся с запросами, растут у людей потребности в культурном развлечении.
А шоферы, солдаты в форме пограничников — один постарше, другой помоложе, — пошли в парк полюбоваться его красотами, размяться после дороги.
В парке никого не было, потому что все ушли на концерт, — сидели в клубе, перед эстрадой, на которой выступали актеры.
Солдаты-шоферы гуляли вольно, кормили крошками рыбок в бассейне и нюхали цветы.
И вдруг увидели девочку, которая, повязав голову от солнца платком, полола грядку.
Солдаты пошли медленней и остановились.
— Здравствуйте, — сказал, постояв, солдат постарше.
