Потом его уложили спать, укрыли одеялом и потушили свет. В комнате стало очень темно, только белело окно в блестящих узорах. Вдруг на этом окне появилась большая черная собака. С одной стороны у нее свисал хвост, а с другой язык, она громко сказала: «Ав, ав». Ей навстречу помчался грузовик на высоких колесах, он освещал своими фонарями собакины глаза и зубы, стало страшно, Митя позвал:
— Мама!
— Ав-ав, — сказал Митя утром, когда к нему подошли. — Та-та!
— Все те же сны, — сказал папа.
Гулять в этот день Митя пошел с мамой.
Она везла его в колясочке, но посадили ему туда медвежонка и зайца, так что ехать было интересно.
Приехали к какому-то дому, прошли по белому коридору, вошли в белую комнату. Там тоже было много маленьких, как в Таврическом саду, и ходили белые тети, и стояли маленькие белые стульчики. Мама посадила Митю на маленький стульчик, а сама села на большой.
Подошли две белые тети. Одна подняла рукав Митиной кофточки и помазала ему руку чем-то мокрым, а другая по мокрому поцарапала, не очень больно, кошки царапаются больнее. Но так как было непонятно, к чему эта боль, хоть и маленькая, то Митя заплакал, но мама сказала:
— Стыд и срам, никто не плачет, только наш Митя плачет, — и он перестал.
Маленькие сидели у стенки на стульчиках, и Мите неожиданно подумалось, как хорошо бы из этих стульчиков построить дом, а потом этот дом развалить.
Он взял один стульчик, на котором никто не сидел, и приставил к своему. Маленькие сразу угадали, что он затеял, и стали нести стульчики и складывать вместе.
Когда сложили порядочную кучу, Митя ударил в нее ногой, и другие стали бить ногами и получилось прекрасное «бам!».
Мама сказала:
— Ты с ума, Митька, сошел, нас выгонят с позором.
Но никто их не выгнал, они ушли сами.
Дома мама сказала папе, что Митя у нас растет организатором и коноводом, и папа сказал, что если при этом Митя будет умен, то это хорошо.
Рука поболела недолго, скоро прошла, только остались ямки там, где тетя поцарапала, и когда кто- нибудь спрашивал:
— А где у Мити привита оспа? — Митя показывал эти ямки.
В это утро папа не ушел, а занимался с Митей и учил его разным вещам.
Сначала читал ему «Муху-цокотуху», «Бармалея» и толстую книгу из дедушкиного шкафа. Митя эту книгу уже немного знал и когда услышал слова: «Прибежали в избу», то договорил: «деди». Надо было сказать: «дети», но «деди» было легче, этим словом Митя называл своих дедушек.
Потом они с папой сложили из кубиков картинку — кошку с мячиком.
Потом делали «ладушки», как они были у бабушки, ели кашку и пили бражку, как кашка сладенька, бражка пьяненька, бабушка добренька, как они попили-поели, спать захотели, шу! — полетели и на головку сели. Делали и сороку, как она на припечке сидела, кашку варила, деток кормила. От частых упоминаний о кашке Мите и самому ее захотелось, но до обеда надо было подождать.
Еще ему захотелось подмести пол. Он принес из кухни веник и совок, подмел чисто и собрал в совок бумажки и пыль. Но только дошел до самого интересного — запустил в этот сор руки, как вошла бабушка и все отобрала.
— Ты что, сквозь стену видишь, что ли? — спросил ее папа.
— Я же слышу, — сказала она, — слышу, что вы вдруг притихли. То орали-орали, а то вдруг тишина. Ясно, что началось какое-то безобразие.
Митя на нее рассердился, лег на пол и стал колотить по полу ногами. Но папа сказал:
— Разве мужчины так сердятся? Глупые дети так сердятся, а не мужчины. Мужчины сердятся так: он стукнул кулаком по столу так, что кубики запрыгали, а один даже свалился.
Мите понравилось, он тоже стукнул кулачком по сиденью стула.
— Вот теперь так, — сказал папа.
Пришла мама и надела на Митю новую кофточку, желтую и пушистую. Бабушка сказала:
— Ты в ней похож на цыпленка, который только что вылупился из яйца.
И поставила Митю перед своим высоким зеркалом.
И ему так понравилось то, что он увидел в зеркале, что он вздохнул громко:
— Аах! — и не понял, почему они все бросились его обнимать и целовать. И показал бабушке и маме то, чему его сегодня научил папа, а бабушка и мама говорили:
— Он у нас не только красивый, но и умный.
Вечером пришел другой дедушка и с ним другая бабушка. Другой дедушка спросил:
— Митя у нас хороший человек?
— Да! — ответил Митя.
— Я с ним не гулял чуть не две недели! — сказал другой дедушка. — Не погулять ли нам сейчас?
Но мама не позволила.
— Уже поздно, — сказала она, — и дождь начинается, лучше завтра прогуляетесь с утра пораньше.
— Что ни говори, Поля, — сказал другой дедушка, — а надо еще внуков. На двух дедов одного внука никак не хватает. На мою долю какие-то выпадают крохи. И ему будет веселей, если рядом будет расти брат или сестра. Тем более что у тебя так славно получается, — и другой дедушка погладил Митю по желтой кофточке.
Пришли еще гости. Они уговорили бабушку петь, она села за рояль и запела. Митю она усадила к себе на колени, он тоже спел — очень похоже «Чижика», а гости им делали «ладушки».
Наутро другой дедушка пришел, когда все еще спали, и велел:
— Одевайте его, мы пойдем гулять.
— Я выйду с вами, — сказала мама, — проводите меня до рынка, мне картошки надо купить.
Пошли по лужам. И там, куда пришли, были лужи, а кругом ходили серые и розовые голуби, такие же, как у бабушки на окне.
Ходили голуби, ходили, а потом что сделали: вдруг вошли своими ножками прямо в лужу и стали плескаться и брызгаться. И при этом радостно гулькали, так им было хорошо.
Мог ли Митя все это оставить без внимания? Конечно, не мог. И не оставил. Посмотрел-посмотрел и сам вошел в лужу в своих маленьких валенках с маленькими калошами, про которые дедушка как-то сказал, что не видел ничего смешней.
Подошла мама с сумкой и сказала:
— Как ты его пустил, он же простудится.
— Да, попробуй его не пустить, — сказал другой дедушка.
— Ладно, вылезай, — сказала мама. — Хорошенького понемножку.
Другой дедушка взял Митю на руки, а мама с сумкой пошла впереди.
— Я купила хорошую картошку, — похвалилась она.
Дома из Митиных калош вылили воду, сняли с него мокрые валенки и надели сухие чулки и ботинки. И он пошел в кухню, надеясь найти там мамину сумку.
Сумка стояла у холодильника, за кошачьей миской. Митя достал картофелину и попробовал. Картошка вправду была хорошая, Митя съел ее с кожей.
Прощаясь, другой дедушка сказал:
— Рекомендуют для него опытную няню, я ее, может быть, на днях приведу. А Поля пусть занимается.
Вечером папа учил Митю, где у него ушки, где глазки, где носик. И так как Митя запоминал трудно, папа стал учить его на мамином лице. Это было легче, и Митя очень быстро научился показывать ушки, и
