колеблясь приняла предложение пророка и через несколько дней, получив новое имя — Джуварийя, стала его женой.
Ни одна женщина, говорили арабы, не сделала для своего племени столько, сколько решительная Джуварийя, ибо, узнав о ее браке с пророком, мусульмане сочли за лучшее без выкупа отпустить сотни захваченных в плен семей.
Как бы ни восторгала Мухаммеда красота Джувариии, новый брачный союз был для него в первую очередь выгодной политической сделкой — глава Бану Мусталик становился его тестем, вражда с этим могущественным племенем, проигравшим сражение, но непокоренным, должна была сама собой прекратиться и смениться тесным союзом, скрепленным родственными связями. Все эти надежды Мухаммеда полностью оправдались. С богатой добычей, заключив военный союз с Бану Мусталик, державшим под своим контролем один из важнейших торговых путей к побережью Средиземного моря, мусульмане направились в Медину.
Поступок Мухаммеда был мудрым и дальновидным, добыча, взятая почти без крови, вполне достаточна, но мусульмане, особенно ансары, чувствовали себя ограбленными — сотни уже поделенных семей, которые по воле Аллаха захватили их десницы, внезапно оказались родственниками пророка, и с ними пришлось расстаться.
На одном из привалов мелкая ссора у водопоя между ансаром и мухаджиром едва не переросла в кровавую стычку — на помощь ансару с оружием в руках устремились мединцы, на выручку мухаджира — переселенцы из Мекки. Мухаджиров было почти в четыре раза меньше, и все же ансары не осмелились пустить в ход оружие.
— Ничего! — успокаивал ансаров Абдаллах ибн Убайя, когда вмешательство пророка заставило возбужденные толпы разойтись. — Мы еще сквитаемся! В Медине мы узнаем, кто сильнее, и, клянусь Аллахом, сильные изгонят слабых!
— Докуда вы будете терпеть? — спрашивал лидер «лицемеров». — Вы позволили мухаджирам захватить свою страну, вы наделили их землей и имуществом, а теперь они командуют вами! Отберем же у них наши земли, и они уйдут из Медины!
Все это ибн Убайя говорил в кругу своих приверженцев, недовольных Мухаммедом, но его мятежные речи тотчас достигли ушей пророка — донес двенадцатилетний подросток, вместе со взрослыми принимавший участие в походе.
— Прикажи Аббаду ибн Бишру немедленно убить Абдаллаха! — посоветовал решительный Омар.
— И люди будут говорить, что пророк убивает своих соратников? — ответил Мухаммед. Что будут «говорить люди», его не так уж и волновало, но он знал, что даже самые преданные исламу ансары продолжают любить Абдаллаха ибн Убайю. И действительно, приближенные к пророку ансары встали на защиту Абдаллаха: мальчик мог и напутать, не разобравшись, о чем беседуют взрослые, убеждали они Мухаммеда, может быть, ничего подобного Абдаллах и не говорил…
Распоряжение убить Абдаллаха ибн Убайю отдано не было. Вместо этого лагерь мусульман, расположившийся на ночлег после утомительного дневного перехода, был поднят по тревоге — пророк приказывал немедленно выступать, и мусульмане не осмелились ослушаться. О такой дисциплинированности язычники, пожалуй, не могли и мечтать.
Всю ночь и начало следующего дня безостановочно шли мусульмане по приказу пророка и только в полдень, измученные и обессиленные, остановились на привал. Но отдых их был коротким — через несколько часов пророк их вновь поднял и повел форсированным маршем в Медину.
Когда войско вернулось домой, все были настолько измотаны, что не могли думать ни о чем, кроме отдыха;
Мухаммед мог несколько дней не опасаться козней «лицемеров» — каковы бы ни были намерения Абдаллаха ибн Убайи, поднять измученных ансаров против пророка он был не в силах.
Время и усталость притушили обиды ансаров, и Мухаммед быстро убедился, что большинство их по- прежнему верны ему. Говорят, что к пророку явился старший сын ибн Убайи с предложением убить своего отца, если Мухаммед этого хочет.
— О пророк и посланник Бога! — воскликнул этот верный мусульманин. Если кто-нибудь по твоему приказу убьет моего отца, долг кровной мести падет на меня, и я этот долг выполню. Если же я сам убью отца, мстить будет некому.
— Видишь? — сказал пророк Омару. — Если бы я тогда убил ибн Убайю, все были бы против меня. Прикажи я сейчас убить его — большая часть мединцев одобрит мой поступок.
И Мухаммед простил своего врага. Но только после того, как гордый лидер «лицемеров» пришел к нему оправдываться, он-де ничего похожего не говорил, клялся ибн Убайя, юный доносчик, в сердце которого Аллах вселил столь похвальную преданность исламу и пророку, немного напутал — не возбуждал он ансаров против пророка, а успокаивал. Именно с этой целью и напоминал он ансарам, что ведь сильные смогут легко изгнать слабых: «сильные» — это верные сторонники пророка, «слабые» — его противники, немногочисленные смутьяны и враги Аллаха.
Бывший глава хазраджитов смирился, он понял, что его судьба всецело в руках пророка, он перестал быть опасным для дела, которому Мухаммед посвятил свою жизнь, — дела ислама. И Мухаммед, готовый безжалостно уничтожить сотни и тысячи врагов, препятствующих распространению истинной веры, милостиво пощадил своего личного врага.
Постоянное общение с Богом вырыло между Мухаммедом и прочими смертными глубокую пропасть, пророк и Абдаллах ибн Убайя были несоизмеримы. Люди превратились для пророка в камни, из которых он возводил во славу Аллаха здание ислама. А камню нелепо мстить, камень не может глубоко уязвить самолюбие, даже если этот камень непрочный, кривой, готовый зашататься и обрушить на строителя часть стены или все здание. Камни недостаточно прочные вынимают из фундамента и помещают на верхнюю часть стены, камни неправильной формы обтесывают и раскалывают и лишь совсем негодные камни отбрасывают прочь.
Холодно и одиноко было жить пророку-строителю с этой далеко зашедшей отчужденностью от живых страстей человеческих, с глубоким презрением ко многим украшениям «дольней жизни», в мире, где убивают и прощают, руководствуясь не движениями сердца, а трезвым голосом рассудка.
Впрочем, близость к Богу не превратила Мухаммеда в человека совсем уж бесчувственного, неспособного испытывать горечь и разочарование, независимого от людского мнения и болезненных ударов судьбы.
По возвращении из похода против Бану Мусталик разыгралась в семье пророка неожиданная драма, заставившая его окунуться в мир обыденных человеческих страстей.
На один из привалов близ Медины закрытые носилки Айши прибыли пустыми, а саму Айшу лишь к утру привез на верблюде молодой воин-мусульманин. Айша объяснила, что, уже войдя в носилки, она вспомнила о забытом в шатре ожерелье из морских раковин и вернулась, чтобы его разыскать. Поиски ожерелья заняли довольно много времени, и когда она его наконец нашла, носилки были уже далеко — благочестивые мусульмане, на обязанности которых лежала транспортировка жены пророка, деликатно держались в стороне, пока Айша размещалась со своими вещами в носилках, а потому и не заметили, что она вернулась в шатер. Привязав носилки на спину верблюда, они ушли вслед за войском.
Покинутая на произвол судьбы, Айша сидела у порога шатра чуть не весь день, до тех пор, пока ее случайно не увидел отставший от войска Савфан ибн аль-Муат-тал: в окутанной покрывалом Айше он узнал любимую жену пророка и опустил своего верблюда перед ней на колени, чтобы доставить ее в Медину. Сам Савфан пошел пешком, ведя верблюда в поводу, а Айша, само собой разумеется, не произнесла за всю дорогу ни единого слова. Догнали же они войска, как уже говорилось, лишь к утру.
Недруги пророка и циничные любители сплетен немедленно распустили слух о распутном поведении Айши, потешаясь над ее рассказом о забытом ожерелье; что это было заранее подстроенное любовное свидание, они ни минуты не сомневались. Особенно усердствовала сестра Зайнаб, надеявшаяся, что по изгнании Айши из гарема пророка Зайнаб станет единственной, по-настояшему любимой и влиятельной женой. Она сочиняла про Айшу и Савфана непристойные сатиры, которые мединцы охотно подхватывали.
Вся эта история повергла Мухаммеда в глубокую печаль. Лишь на несколько минут в день заходил он проведать Айшу, серьезно заболевшую сразу по возвращении в Медину и укрывшуюся в доме своего отца
