на веревочке. Фартук…
Ходит и прямо не знает, что делать. Что такое нужно предпринять?..
Но дело дали.
Дела на Петьку поднавалили — вздохнуть нельзя. Туда-сюда, налево-направо, — мало ли дел в интернатском хозяйстве?
Незаметно дни идут.
Петька ходит с ключами.
А за Петькой ребята:
— Петя Валет, отпусти вермишели к обеду!
— Петя Валет, мыла давай!
— Петя Валет, белье!..
— Петя Валет, ситный!..
— Дров гони, товарищ Петя Валет!..
И Петька все выдает, все принимает, все отпускает и химическим карандашом в синей тетрадке все пишет, все пишет…
Такой сознательный стал — смех!
А дров Петька не жалеет. С большой охотой дрова отпускает.
— Вязанку?.. Пожалуйста. Две?.. Еще лучше.
Никогда до этого раньше в приюте Клары Цеткин не было такой жары. Прямо зной. Прямо горячий полок в бане, а не класс «Б».
А ребята все продолжают:
«Саша у Маши, а Маша у Саши. У Саши Маша, у Маши Саша…»
А Петька над синей тетрадкой сидит, слюнявит огрызок химический и потеет.
— Три четверти фунта, да четверть, да еще полфунта, да пять осьмушек. Сколько это?
Это — дробь. А дроби проходят в классе «Г», где Миронов.
Вот поймал Петька снова Миронова и говорит:
— Мне, — говорит, — в ваш класс перейти необходимо. До зарезу… Я, — говорит, — согласен на предметы нажать, только ты мне помоги!
— Ладно, — сказал Миронов. — Помогу.
И стал заниматься с Петькой. И так это быстро у них дело пошло, что уже к Новому году нагнал Петька класс «Г».
И перешел в мироновский класс.
Но тут опять неприятность вышла.
Неприятность вышла в марте месяце, в день Парижской коммуны.
В тот день светило румяное зимнее солнце и под ногами хрустел снег.
В тот день приют Клары Цеткин ходил в городской сад на могилу жертв революции.
Ребята шли бодро, смеялись и пели:
И Петька со всеми пел и со всеми смеялся.
А когда подходили к городскому саду, попался навстречу пьяный. Качался он, поднимал руки и пел хриплым голосом:
Ребята смеяться стали. Снегом стали бросать в пьяного. А Петька поглядел и узнал: гражданин Кудеяр.
И как узнал, испугался и спрятался за чью-то спину. Идет согнувшись и варежками лицо закрывает.
А ребята пьяного повалили и снегом лицо ему набивают. Визжит Кудеяр, чертыхается и красным носом мотает.
И вдруг Петьке пьяного жалко стало. Что с ним случилось, — только выскочил он из рядов и закричал:
— Ребята! — закричал. — Оставьте!
И все перестали смеяться. И снег бросили.
А Кудеяр Петьку узнал и заорал:
— Мошенник! Часы украл!
И Петька пошел, опустив голову, и все удивлялись, почему он больше песен не поет.
А Петьке стыдно было. Стыдно было, что у пьяного часы украл. Сам удивился: что за черт? Что такое случилось? Откуда такое — стыд?.. Непонятно!..
…А время шло, весна подходила, снег таял, и вместе со снегом дрова на дворе таяли.
Вышел раз Петька во двор, поглядел, а там дров совсем пустяки — сажени две.
Испугался Петька.
«Ох, — думает, — скоро уж! Скоро копать надо».
В тот же день встретил Петька в коридоре Федора Иваныча и говорит:
— Весна, Федор Иваныч, подходит. Тепло уж становится. Пожалуй, можно и не топить в классах? А?
— Так, — сказал Федор Иваныч. — Можно и не топить.
И стал Петька дрова экономить. Скупо стал отпускать дрова. На кухню только. На прачечную.
И каждое полено считал.
И все удивлялись.
Миронову тетка из Новочеркасска три рубля прислала. Было это на вербной неделе. Вот Миронов Петьке и говорит:
— Пойдем в воскресенье на вербу? Гулять…
Дождались воскресенья, у Федора Иваныча отпросились и зашагали. На вербный базар.
Очень было тепло. Снег таял. И люди на вербе все веселые были, смеялись, шумели, толкались. Музыка играла.
Вокруг разные сладости продавались — коврижки разные, вафли, халва…
И Миронов всего понемножку покупал и Петьку угощал.
Так до вечера грязь промесили, а вечером засветились огни, громче заиграла музыка и закрутились карусели.
У каруселей Миронов сказал:
— Прокатимся?
— Не стоит, — сказал Петька. — Нет. Лучше на эти деньги купим стрючков.
— Купим, — сказал Миронов. — Хватит денег… Купим и стрючков.
— Ну ладно, — сказал Петька. — Только давай на лошадей, а не в лодку.
Остановилась карусель, бросился народ занимать места. Петька с Мироновым вперед, а уже все лошади заняты. Свободна одна только лодка на четыре места. Два места девчонки какие-то заняли, два свободных…
— Лезем! — сказал Миронов. — Все равно… Лезем!
