Размашисто чиркнув, он подпалил бумагу.
Пламя скользнуло по белому вороху, потекло к потолку и проглотило наш страх.
— Теперь ее нет, — раздался голос графолога.
— Ур-ра-а-а! — закричали мы. — Ура! Ура!
Голубоватый дым рассеялся над кафедрой.
Человек у дверей надевал галоши.
— До свиданья, — сказал он и скрылся.
Мисс Кис-Кис
По-видимому, эту барышню долго и основательно пугали. Добрые люди наговорили ей ужасов про дефективных детей. Перед этим она прочла не одну и не две книжки про беспризорников, которые сплошь убийцы и поджигатели, которые разъезжают по белому свету в собачьих ящиках, ночуют в каких-то котлах и разговаривают между собой исключительно на жаргоне.
Барышня подготовилась.
Пока Викниксор знакомил нас с нею вечером после ужина, мы насмешливо разглядывали это хрупкое, почти неживое существо. Когда же Викниксор вышел, со всех сторон посыпались замечания:
— Ну и кукла!
— Скелет!
— Херувимчик!
— Мисс Кис-Кис…
Барышня покраснела, потупилась, закомкала платочек и вдруг закричала:
— Ну, вы, шпана, не шебуршите!
От неожиданности мы смолкли.
Барышня сдвинула брови, подняла кулачок и сказала:
— Вы у меня побузите только. Я вам… Гопа канавская!..
— Что? — закричал Японец. — Как? Что такое?
Он вытаращил глаза, схватился за голову и закатился мелким, пронзительным смехом. Японец дал тон. За ним покатился в безудержном хохоте весь класс. Стены задрожали от этого смеха.
Барышня громко сказала:
— Вы так и знайте, меня на глот не возьмете. Я тоже фартовая.
Она усмехнулась, харкнула и сплюнула на пол. Молодецки пошатываясь, она зашагала по классу.
— Шухер, — сказала она, — хватит вам наконец филонить. Ты что лупетки выкатил? — обратилась она к Японцу.
Тот, не ответив, еще оглушительнее захрюкал.
— Послушай! Подхли сюда! — закричала она тогда.
Согнувшись от смеха, Японец выбрался из-за парты и прошел на середину класса. Мы придушили смех.
— Ты что гомозишь, скажи мне, пожалуйста? — обратилась воспитательница к Японцу.
— Ась? — переспросил Японец. — Что?
— Ты это вот видел? — сказала барышня и поднесла к самому носу Японца маленький смешной кулак.
— Это? — спросил Японец и, деланно изумившись, воскликнул: — Что это такое?
— Видел? — угрожающе повторила барышня.
— Ребята! — воскликнул Японец и вдруг цепко схватил руку несчастной барышни повыше кисти. — Ребята! Что это такое? По-моему, это — грецкий орех или китайское яблоко…
Мы выскочили из-за своих парт и обступили халдейку.
— Пусти! — закричала она, задергалась и сделала попытку вырваться. Но Японец крепко держал ее руку. — Пустите, мне больно. Мне больно руку…
Японец злорадно хихикал. Мы тоже смеялись и кричали наперебой:
— Лупетка!
— Ангел!
— Мадонна Канавская!
Барышня вдруг заплакала.
Японец разжал ее руку, и мы, замолчав, расступились.
Подергиваясь хрупким нежным тельцем, барышня вышла из класса.
Мы были уверены, что не увидим ее больше.
И вдруг на другой день, после ужина, она опять появилась в нашем классе.
— Здорово! — сказала она, улыбаясь. — Что зекаете? Охмуряетесь?
Снова посыпались невпопад блатные словечки. Снова несчастная барышня разыгрывала перед нами роль фартовой девчонки, плевала на пол, подсвистывала, подмигивала и чуть ли не матерно ругалась.
Советы добрых людей не пропали даром. Барышня решила не поддаваться «на глот» и вести себя с дефективными по-дефективному. Сказать по правде, на нас уже действовала ее система, и мы вели себя несколько тише.
— В стирки лакшите? — спросила она.
— Лакшим, — ответили мы.
— Клёво, — сказала она.
Мы не знали, что значит «лакшить в стирки».
— По-сецки поете? — спросила она.
— Поем, — ответили мы. И тоже не знали, что значит «по-сецки».
— И в печку мотаем, — сказал Японец. — И в ширму загибаем. И на халяву канаем.
— Ага! — сказала барышня. — Клёво!
Она была необычайно довольна и счастлива, что сумела найти общий язык с необузданными беспризорниками. Она ходила по классу, как дрессировщик ходит по клетке с тиграми. Тигры сидели смирнехонько и ждали, что она будет делать дальше.
Дальше, на следующий вечер, она принесла какой-то коричневый ящичек и поставила его на стол.
— Давайте займемся делом, — сказала она.
— Клёво! — ответили мы хором.
Барышня посвистала чего-то, потерла лоб, почесала затылок и спросила:
— Кто из вас умеет читать?
Мы не обиделись.
— Я немножко умею, — сказал Янкель.
— Прекрасно, — сказала воспитательница. — Канай ко мне.
Янкель подошел к учительскому столу. Халдейка открыла ящик и стала вынимать оттуда какие-то веревочки, карточки и деревянные кубики. На кубиках были оттиснуты буквы русского алфавита.
— Ты знаешь, какая это буква? — спросила барышня, взяв со стола кубик с буквою «А».
— Знаю, — ответил Янкель. — Как же… Отлично знаю… Это «Гы».
— Ну что ты, — поморщилась барышня. — Это «А».
— Может быть, — сказал Янкель. — Извиняюсь, ошибся.
— А это какая? — спросила барышня, поднимая кубик с буквою «Б».
— Это «Гы». — сказал Янкель.
— Опять «Гы». А ну-ка, подумай хорошенько.
— «Гы», — сказал Янкель.
— Нет, это «Б». А это какая?
— Дюра, — сказал Янкель.
