когда к вечеру из конторы вышел Давыдка и сообщил, что совет коммуны решил председателем избрать Кирилла Ксенофонтовича Ждаркина, коммунары ответили;
– Выбирайте!
– Мы что?
– Мы не против!
– Нам что поп, что батька!
– Нам все равно, – с позевотой сказал Шлёнка. – Айдате-ка ужинать.
«Да-а. Такую морозную холодь в них одним энтузиазмом не раотаишь», – подумал Давыдка, глядя на коммунаров, и перед ним ярко встал тот бурный спор на заседании пятерки по животрепещущему вопросу жизни и строительства коммуны.
Спор начался, казалось, с мелочи.
Богданов рассказал:
– Недавно смотрю, из-под горы идет бык… Ну, как его там… «Вперед да вперед».
Панов Давыдка поправил:
– Вперед без передышки.
– Идет он в гору – этот «Без передышки», и припадает на все четыре ноги. Вот-вот упадет и покатится под кручу. Я встревожился. «Ревматизм у производителя?» – спрашиваю коммунаров. Они молчат, ухмыляются… А Шлёнка спокойно мне: «Ножонками бычок страдает». Гляжу – ба! – у быка копыта так отросли, что загнулись, будто концы лыж. Трудно ему, конечно, идти. Требую: «Дайте обломок косы». «Чего другого, цельной там. например, косы у нас не сыскать, а обломков – полно», – сообщил Шлёнка и подал мне обломок. Ну, я при помощи того Шлёнки за какие-то десять минут обрезал копыта быку, и тот пошел ровнехонько, даже как будто заулыбался. Что же это за порядок у вас, товарищи? – закончил Богданов, обращаясь к Панову.
– Интузиазму. нет. Знамо, каждый знает, что быку следовало бы копыта обрезать. А вот – интузиазму нет, – ответил Давыдка Панов.
Кирилла всего передернуло, но произнес он, улыбаясь, мягко даже воркующе:
– «Интузиазму»? И ты, дядя Давыд, заразился. Скажи-ка, пожалуйста, какой такой «интузиазм» заставил их инвентарь растащить? Машу-свинью убить? Хвост коню обрезать, али там – гвоздь в копыто запустить. Интузиазм? Молчишь, дядя Давыд? – уже зло проговорил Кирилл.
– Да ведь, Кирюша, – спокойно и нежно вмешался Захар Катаев. – Без духу-то ни одно дело не делается. Дух и есть интузиазм, или, как по-правильному, энтузиазм.
– Вот-вот. Правильно слово энтузиазм произносить не научились, а как что, так «интузиазм».
– Без энтузиазма ни одно дело не пойдет. Правильно, Захар Вавилович. Владимир Ильич Ленин указывал, что энтузиазм должен сочетаться с материальной заинтересованностью, – сказал Богданов и отвернулся к окну, как бы замер.
– Ленин? Ильич так сказал? Как, как он сказал?… Энтузиазм должен сочетаться с материальной заинтересованностью. А ныне Сталин у нас. Он-то как – не против?
– Целиком за это, – ответил Богданов.
– Ой, – воскликнул обрадованный Кирилл Ждаркин. – Будто в душу мне заглянули.
Тогда рассвирепел Богданов:
– Если бы они тебе в душу заглянули, то увидели бы у тебя там следы Гнилого болота. Ты к чему это в одиночку вывесил объявление относительно сбора рыбы в затоне? Ты что – диктатор сюда приехал, единоличник, владелец коммуны? Ты почему не посоветовался хотя бы с нами, не говоря уже о всех коммунарах?
Кирилл ответил ему тоже резко и грубо:
– Какого черта меня все время попрекаете Гнилым болотом? Я ушел от него: оно мне в пятки гвозди вбивало. А вы попрекаете. Прикончить надо с этим и искать иных путей. Ты вот говоришь, Ленин утверждал, что должна быть материальная заинтересованность? И полагаешь, когда я вел индивидуальное культурное хозяйство, у меня не было энтузиазма, материальной заинтересованности? Было. Но о «о привело меня против моих желаний в другое болото – кулацкое. Вот тебе одно сочетание энтузиазма с материальной заинтересованностью. А другое…
Богданов встрепенулся, точно медведь от укуса пчелы, и перебил Кирилла:
– Ты намереваешься ввести сдельщину и энтузиазм сочетать с инстинктом мелкого собственника.
Кирилл замялся, не понимая, что такое «инстинкт», резко спросил:
– Это что – инстинкт? Ты человеческим языком с нами говори, товарищ старый большевик.
И все присутствующие повернулись к Богданову, ожидая от него разъяснений.
– Инстинкт… ну, проще говоря, привычка.
– Ха! – воскликнул Кирилл. – У Шлёнки привычка – бесплатно жрать. Инстинкт, значит? Перевернуть его такой инстинкт: не поработаешь и не пожрешь. Вот с этого конца я и хочу начать: заработал? Иди в столовую, вдосталь ешь, но за то, что съел, – заплати.
– Это верно, – хотя и робко, но довольно убедительно заговорил Панов Давыдка. – У наших коммунаров появилась привычка: столовую им вовремя открывай, да еще с пальчика каждого корми.
И тут заговорили все разом. Панов Давыдка продолжал свое: «Корми с пальчика». Николай Пырякин кричал: «У меня такой привычки нет. Сдельно или не сдельно – я энтузиазм в коммуне все одно проявляю!» Захар Катаев целиком и полностью поддерживал Кирилла. Богданов зло бубнил: «Не ломай то, что заложил Огнев. Степан Огнев достоин того, чтобы ему при жизни памятник поставили на «Брусках».
Кирилл выслушал всех и, когда говор смолк, поднялся со стула и сказал:
– Сочетание энтузиазма с материальной заинтересованностью надо проводить по-ленински: применительно к условиям местности и так, чтобы народ вести в коммунизм.
– Ты сначала в социализм введи, – снова перебил его Богданов, обозленный его упорством.
– Мы еще не разбираемся, где социализм, где коммунизм. Одно знаем, хотим жить без помещиков и жить хорошо. Не доводите меня до того, чтобы я из коммуны сбежал так же, как сбежал от Гнилого болота.
– Диктатор, – резко бросил Богданов.
– Пусть будет так, – упрямо произнес Кирилл. – Одно знаю, меня партия прислала сюда, чтобы я проявлял ее волю и не превращался в морковку, которую грыз бы каждый, кому не лень.
6
Но на утро на дверях правления висели приказы, написанные военным языком. Решительно и резко кричали приказы о том, что отныне все работы на «Брусках» переводятся на сдельщину, что заведующим машинами назначается Николай Пырякин, завхозом – Давыдка Панов, полеводом – агроном Богданов, заведующей столовой – Катя Пырякина, а заведующей детдомом – Стеша Огнева; что они несут полную ответственность перед председателем, советом коммуны, имеют полное право того же требовать с каждого, кто работает под их началом, и самостоятельно налагать штраф за порчу коммунального инвентаря.
Приказы собрали коммунаров. Вначале раздались смешки и те же остроты, что и прошлым утром. Шлёнка потянулся к приказу, хотел употребить и его на курево, – его стукнули по рукам и отогнали.
– Дойка коров? Давыд, почем дойка коров? – спросила Анчурка Кудеярова.
– А вот читай: дойка коров – две копейки с литра, – объяснил Давыд.
– Это что – литр?
– Кружка такая – четыре стакана. Кружку надоишь – две копейки получишь, двадцать надоишь – сорок копеек получишь! – выкрикнул Давыдка так, как будто он стоял в своей мелочной лавчонке и зазывал покупателей.
– А у нас коровы-то с чирышек доятся, – как бы про себя проговорила Анчурка и кинулась на Шлёнку: – Шлёнка! Ты что, пес, коров плохо кормишь? Не доятся коровы. Завалится на сеновал и лежит, как боров.
– А мне-то что? Мне-то больше всех надо? Я вон Штыркину сто раз говорил: сена нет, кормов нет, а он – «как-нибудь». Это как это – без кормов коров как-нибудь накормить?
– Зря орешь! – закричал Штыркин. – Я б рад, да ведь лошадей не давали. Оно, сено-то, у нас где? Семь верст. На себе, что ль, мне его перевезти?
