Свет горел на веранде.
«Значит, они там вдвоем, – решил он. – Пойду к ним и скажу… А что я– им скажу?» – Он вошел в дачу и стал подниматься по лестнице вверх на веранду и, ослепленный светом, остановился на пороге.
На веранде, около картины Арнольдова, сидели Богданов, Феня, Павел Якунин, Стеша, Арнольдов. Они не заметили Кирилла и продолжали уже начатый разговор.
Богданов доказывал:
– Творцы теперь не только художники. Все творцы. Разве вот Стеша, работая бригадиром, не творила… а разве вот Павел не творец? Разве Кирилл не творец? В этом сила нашей страны. Маркс мечтал о таком творчестве. Ленин начал творить. А наша партия подняла на творчество миллионы. Это движет нашей страной. И ваша картина, товарищ Арнольдов, тем и замечательна, что она является отражением той жизни, какую создали настоящие творцы.
Кирилл стоял, слушал и смотрел на Стешу. Он заметил: все были оживлены – и Феня, и Павел, и Богданов, и Арнольдов. Только Стеша как-то по-особому держала себя, и губы у нее изгибались.
«Она почему-то не с ними», – подумал он и хотел было подойти, но Стеша в это время вскрикнула:
– Ой, – и пошла к нему. – Кирилл!
Все повернулись.
– О-о-о! – закричал Богданов. – Да ты где был? Мы тебя искали. Пан лесной… Да и посмотри на себя, что ты есть.
Кирилл глянул на себя. Он был весь в сосновых иглах, во мху, перепачканный, извалянный.
– Ну зачем ты так, – тихо шепнула Стеша и еле заметно дотронулась до его руки. – Ведь то еще неизвестно, – сказала она понятное ему, но непонятное другим.
– Я ходил, осматривал болота, Богданыч. – Кирилл весело улыбнулся, тут же все это придумав, и спохватился, ибо Стеша сразу отвернулась от него, нахмурилась и проговорила:
– Время позднее. Пойдемте, чаю попьем и – пора на отдых. А то день какой-то дурной сегодня.
– А я думаю – на охоту, – предложил Кирилл. – Часа через два и отправимся на болото. Арнольдов, как ты?
– Я пойду.
– И я пойду, – сказал Богданов.
– И я, – вступилась Стеша.
Вскоре они, оставив на даче Павла и Феню, вчетвером отправились на озеро, вернее – на огромные заливы, с островами, с камышом.
Ночь уходила на запад, а на востоке приоткрывало глаза солнце. И в эту минуту, когда запад еще темен, а восток только еще пробуждается, над головой Кирилла просвистала стая уток… и первый выстрел раздался на его острове. Почти в ту же секунду на воду шлепнулась подбитая утка.
– Есть, – сказал Кирилл. И с этой минуты он обо всем забыл – о заводе, о своей распре со Стешей, обо всем мире.
Затем выстрел раздался с другой стороны – и Кирилл определил: это «бабахнул» Богданов. Но вот со стороны Богданова прогремел второй выстрел, третий, и Богданов стал палить «без устали»… и Кирилл стал палить «без устали».
А с острова, где сидит Стеша, ничего не слышно, как не слышно и с острова Арнольдова… Но сейчас не до этого: из серой мглы снова несется стая уток. Кирилл бьет раз за разом… и на воду шлепаются еще три утки.
– Здорово, – проговорил он и снова зарядил ружье… и пошла пальба.
Палил Кирилл, палил Богданов, палил Арнольдов, несколько раз выстрелила и Стеша.
Солнце стало припекать. Где-то далеко «забалакали», перекликаясь, отыскивая самок, тетерева. Заквокали курочки. Перелет уток прекратился. Стеша определила, кто где сидит.
Вон на том далеком острове сидит Богданов. Он раз показался на вершине острова, куда-то торопко пробежал и снова скрылся. Вон там – неподалеку от Стеши – сидит Кирилл. Раз из камышей показалась его голова. А вон… Ну, это же смешно!.. По берегу расхаживает Арнольдов. Он почему-то в белых брюках, в куртке-кожанке и картузе. Издали похож на капитана. Но почему, он не в камышах, а на берегу? Стеша еще не знала даже, что он надел белые брюки только для того, чтобы не лазить в воду: он боялся простуды. На него летит стая скворцов. В ней одна утка-кряква. Арнольдов прицелился, выстрелил. К его ногам упал скворец.
– Здорово! – хохоча крикнул Кирилл.
– Смешно, – проговорила Стеша.
– Чудак, – добавил Богданов.
Но вот новая стая над Кириллом. Он бьет раз за разом… И вдруг кряква затрепетала в воздухе. Она сложила было крылья, затем выправилась и пошла вверх – столбом… Идет и опускается… поднимается и снова опускается.
Стеша ждет: сейчас Кирилл снова выстрелит в эту утку, но Кирилл не стреляет, а по воде доносится:
– Больно ты красива… живи!
– Вот он какой, – прошептала Стеша и с этой минуты неотрывно стала следить за ним.
Кирилл вышел на берег, сел в лодку и начал подбирать убитую дичь. Он, бросая уток в лодку, плыл к зарослям. И разом присмирел: неподалеку от него, на плесе, сели чирки. Но чтобы достигнуть плеса, надо выбраться на берег низкого острова, пройти по нему. Кирилл осторожно причалил лодку, вышел на берег. Нет. Это не земля. Это – торф, оторванный от земли, превращенный в пловучий остров. Ноги не просто вязнут, они уходят в мокрую торфяную массу, как кашу.
– Неужели пойдет? – тихо и со страхом, произнесла Стеша и пристыла на месте.
Торф-плаун под Кириллом колеблется, накатывается волнами. Кирилл не шел, а крался, низко сгибаясь. И вдруг в одном месте жидкая масса рухнула – и он скрылся в рыхлой мути.
– Ой! Кирилл! – перепуганно вскрикнула Стеша и тут же снова замерла.
– Вот черт! – проворчал Кирилл, выбираясь из трясины. – Вот черт! – повторил он и пошел обратно.
На твердом берегу он разделся и стал выжимать белье, очевидно не предполагая, что за ним кто-то следит.
В утренних лучах тело его блестело бронзой.
«Какой он все-таки сильный, – залюбовалась им Стеша. – Но что он хочет делать?»
Кирилл вылил из сапог воду, выжал белье, куртку и затем взялся за цепь, прикованную к носу лодки, дернул – и лодка выскочила на остров.
– Ну, пошли, – проговорил он, перекинув цепь через плечо, качнулся вперед. Качнулся раз, два, – лодка по торфу двинулась за ним, а он шагал, наклоняясь, напрягая мускулы.
В это время из-за острова молниеносно налетает стая уток, спугнутая, очевидно, Богдановым. Кирилл бросает цепь и палит в стаю. Падают две утки. Одна из них, подбитая, нырнула, затем вынырнула, осмотрелась и, шлепая крыльями, побежала по воде. Кирилл снова бьет в нее. Утка падает в камыш на противоположный берег плеса… и Кирилл – вот чудак! – ничего не обдумав, кидается в воду. Вода ему по колено, но вот он ухнул в водяную ямину и поплыл.
– Экий!.. Кири-илл! – закричала Стеша. – Кирилл!.. Нет, не слышит… Кирюша-а-а!
Кирилл остановился. Посмотрел кругом и вдруг, все бросив, кинулся к лодке: он понял, что это был не простой крик, это призыв – и на этот призыв он пошел, как опьяненный.
Лодка стукнулась о берег. Кирилл выскочил на землю, заросшую травой, заваленную сухим хворостом, и, голыми ногами с треском ломая хворост, по какому-то чутью полез напрямик – и через несколько секунд свалился перед Стешей. Рука Стеши легла ему на голову, затем соскользнула на спину, и Стеша тихо проговорила:
– Дуралей ты… мой!..
Спустя некоторое время где-то далеко на берегу, около бора, раздался трубный зов. Кирилл схватил ружье, разломил его и, приложив дулом к губам, ответил – пронзительно и громко, как бы говоря:
– Мы здесь! Мы здесь!
– Что? – спросила Стеша, чего-то перепугавшись.
– Сергей Петрович Сивашев приехал.
