и высокий, в больших круглых очках. Она хорошо помнила, как он смотрел на нее, как заговаривал, отчего- то сильно волнуясь, и как однажды пригласил их с матерью переехать к нему. Он нуждался в служанке и, немного помявшись, предложил эту работу матери Юньхэ. От его взглядов и слов у молоденькой девочки сладко замирало сердце, и горячая кровь стучала в висках. Звали этого директора господин Чжан. В 1931 году она встретит его в городе Циндао и неудержимая сила бросит их друг к другу в объятия. Ее бывший директор будет носить уже другое имя, Чжао Юнь, а вскоре изменит и его — на Кан Шэн.
К тому времени Юньхэ превратится в красавицу, сбежит из дома с одной театральной труппой и к началу 30-х станет известной провинциальной актрисой. Она побывает замужем, заимеет кучу любовников, в общем, будет вести богемную жизнь. Был у нее только один физический недостаток: шесть пальцев на правой ноге88. Но это, похоже, ничуть не смущало ее многочисленных поклонников.
Встреча с директором в Циндао имела для Юньхэ большое значение. Кан Шэн ввел ее в незнакомый мир революционной политики, познакомил с интересными людьми, подпольщиками, и вскоре она вновь вышла замуж, на этот раз за коллегу Кана. Под влиянием мужа-коммуниста в феврале 1933-го вступила в коммунистическую партию. Однако через два месяца, когда ее муж был брошен в тюрьму, в панике бежала в Шанхай и, заметая следы, еще раз сменила имя (на Ли Хэ). Но ей все же не повезло. Осенью 1934-го ее тоже арестовали и лишь спустя три месяца освободили. Как и почему ее выпустили, осталось тайной. Возможно, «разобрались в невиновности» красивой женщины, как она потом заявляла, а может быть, получили от нее требуемые признания. Как бы то ни было, но она вышла на волю и вскоре стала известна уже как Лань Пин. Именно под этим псевдонимом она начала по-настоящему блистать как на шанхайской сцене, так и в кино. Особенно удался ей образ Норы, разрушительницы буржуазных устоев, в спектакле по пьесе Генрика Ибсена «Кукольный дом». Большую известность принесли ей и кинороли, в том числе в ярких антияпонских лентах «Старый холостяк Ван» и «Двадцать центов». Казалось, все вновь налаживалось: был новый муж, очередные любовники, толпы поклонников, шикарная жизнь. Но в августе 1937 года на Шанхай напали японцы.
Движимая патриотическим подъемом, экспансивная, страстная и романтическая, Лань Пин вместе с очередным любовником, режиссером спектакля «Нора», решила пробираться в Яньань. Призывы компартии к организации единого антияпонского фронта оказались созвучны ее настроениям так же, как и чувствам других левых деятелей китайского искусства.
И вот теперь, в Яньани, ей предстояло сыграть свою главную роль — новой подруги вождя, преданной, нежной и заботливой. Как же умна и коварна была эта женщина! Хрупкая и изящная, как горный цветок, она обладала огромной внутренней силой и неукротимой энергией.
Неоценимую помощь ей в этом важнейшем для нее предприятии оказал старый друг Кан Шэн. Вскоре после отъезда в Москву Жэнь Биши он на всякий случай стал наводить мосты в направлении Мао, решив использовать для этого преданную ему женщину. И вот в конце апреля 1938 года двум заговорщикам представился удобный случай. Мао отправился выступать в Академию искусств им. Лу Синя, расположенную в деревеньке Цяоэргоу, недалеко от Яньани. Это было вновь созданное КПК учебное заведение для подготовки глубоко преданных партии культурных работников. Лань Пин, только что зачисленная в эту же академию преподавателем, заблаговременно заняла место в первом ряду с большой толстой тетрадью. Она ловила каждое слово Председателя, быстро, почти стенографически, записывая все, что он говорил. И Мао, конечно, заметил ее. А как же иначе? Среди загорелых крестьянских лиц ее нежно-белый лик особенно выделялся.
После лекции она подошла к нему.
— Мне еще многому нужно научиться, — сказала она, робея. — Но, благодаря вам, я поняла, что смогу углубить свои знания.
— Ну, если что-то осталось неясно, то не стесняйтесь. Приходите ко мне, разберемся, — ответил Мао и оглядел ее. Тоненькая, очень скромная, с двумя косичками, перевязанными на затылке ленточкой.
Дальше уже было дело Кан Шэна. И тот не заставил себя ждать. Воспользовавшись тем, что он и Лань Пин были земляками, стал вовсю расхваливать Мао Цзэдуну прелести чжучэнских женщин. А через несколько дней пригласил Лань Пин на встречу с вождем. Но только в сентябре 1938 года, когда Мао наконец почувствовал себя триумфатором, Лань Пин стала его любовницей и одним из секретарей. Вскоре после этого она вновь решила сменить имя. С прошлым было покончено, и она попросила Мао выбрать ей иероглифы, приятные ему. И он подыскал их: Цзян Цин («Лазурная река») [80].
Очередной роман Мао вызвал страшные пересуды в Яньани. Больше всех возмущались пуритански настроенные жены партийных чиновников. Они ужасно жалели Цзычжэнь, прошедшую с ними огни и воды. Цзян Цин же, разумеется, сразу возненавидели и стали поливать грязью. Масла в огонь добавило сообщение, полученное в ЦК из Шанхая от одного из руководителей тамошней партийной организации Лю Сяо, будущего посла КНР в СССР. Тот сообщил, что Юньхэ-Лань Пин «недостойно» вела себя в тюрьме, так что, возможно, в настоящий момент является «гоминьдановской шпионкой»!
И вновь в дело вмешался Кан Шэн. С неутомимой энергией он стал заверять всех в политической благонадежности Цзян Цин. Точку в этом споре поставил сам Председатель, вышедший в конце концов из себя. «Я женюсь на ней», — объявил он своим товарищам по партии и действительно 19 ноября 1939 года сыграл свадьбу89. Кан Шэн торжествовал: предав Ван Мина, он через Цзян Цин вошел в полное доверие к Председателю и скоро стал одним из наиболее близких к нему людей. Именно ему Мао поручил возглавить работу всех тайных спецслужб компартии!
Бедная Хэ Цзычжэнь! Только теперь в полной мере пришлось ей испить ту же чашу, что до нее испила Кайхуэй! Узнав о новой пассии мужа, она испытала глубокое потрясение. Мао послал ей формальный развод, а через два года отправил к ней в Москву их общую дочь. Разрыв, таким образом, был полным. Никаких надежд у нее не осталось. Конечно, она испытала радость от встречи с дочерью, которую не видела три с половиной года. Но это была горькая радость. Первое время она и Цзяоцзяо жили в доме отдыха ЦК МОПР в поселке Монино под Москвой, где Цзычжэнь довольно долго проходила курс лечения. Партучеба, равно как и общественная работа, ей опостылела, ничего не хотелось делать. В результате даже основной экзамен по основам марксизма-ленинизма она сдала на тройку. Осенью 1941 года, после начала войны, ее и дочь перевели в Иваново, в Интернациональный детский дом, где Цзычжэнь стала работать воспитательницей, а Цзяоцзяо — учиться. (В детском доме дочь Мао стали звать Таня Чао Чао90.) Здесь же находились и оба сына Мао — Аньин и Аньцин, приехавшие в Москву осенью 1936 года. Из Шанхая в СССР (через Гонконг, Марсель и Париж) они добирались почти полгода. Кстати, их переездом из Парижа в Москву занимался лично Кан Шэн, работавший тогда, как мы помним, в ИККИ. Оба «героя» достигли, наконец, «берега социализма» в ноябре 1936 года и были зачислены в Ивановский интердетдом под именами Сергей Юнфу и Николай Юншу соответственно91. С Цзычжэнь они познакомились весной 1938 года. Даже стали называть ее мамой. И тут до них дошли известия о новой женитьбе отца. Правдивыми были эти слухи или нет, они не знали, но на всякий случай не спрашивали ни о чем «маму Хэ». «Мы старались хоть как-то отвлечь ее, — вспоминали позже Аньин и Аньцин, — рассказывали всякие истории, анекдоты, говорили о положении в стране, о событиях за границей. Но в этих разговорах никогда не упоминалось имя одного человека, о котором мы все неотступно думали, — имя Мао Цзэдуна»92.
Вместе с сестрой Цзяоцзяо их отец прислал им письмо: «Давно уже я получил от вас письма и фотокарточки, но я не сумел вам написать ответ, прошу извинения, так как вы, наверное, обо мне беспокоились. Я очень рад тому, что вы там продвигаетесь вперед. Юнфу пишет неплохо и видно, что чему-то научился. Это очень хорошо. Однако я хочу сделать вам одно предложение: пока вы молоды, учитесь и изучайте естественные науки, поменьше занимайтесь политикой. Политика — нужная вещь, но… в настоящее время для вас лучше, если вы сделаете упор на естественные науки, социальные же науки [используйте] как подсобные науки. Дело в том, что наука не знает своего предела. Если ты будешь знатоком в естественных науках, то люди будут уважать тебя и возвышать. Когда люди будут к тебе так относиться, то это будет тебя воодушевлять. Но такое отношение имеет и отрицательные стороны: ты можешь зазнаться и тогда не сумеешь твердо стоять на ногах. Это очень опасно. У вас есть своя перспектива. Хорошими или плохими людьми вы будете — это зависит исключительно от вас и от окружающей вас обстановки. Я не хочу вмешиваться в ваши дела, но я лишь хочу высказать это свое мнение. Вы подумайте и решите. Словом, я рад за вас и желаю, чтобы вы были хорошими людьми. Юнфу
