Мао Цзэдун

подполье, через гражданскую войну и в настоящее время ведущие партийную, военную и военно- политическую работу. Из этих 26 товарищей особенно выделяются: Линь Бяо, Хэ Лун, Лю Бочэн, Не Юнчэн [Не Жунчжэнь], Сяо Кэ, Сюй Сянцянь, Чэн[ь] Гуан, Дэн Сяопин, Е Цзяньин, которые пользуются всеобщей известностью не только в партии, но и во всей стране, как руководители и командиры частей 8-й армии; Дэн Инчао (женщина) [жена Чжоу Эньлая], Мао Цзэминь, Гао Ган, Сюй Тэли, Чэнь И, Лю Сяо, Чжан Цици [?], Цзэн Шань являются вполне проверенными и опытными партийными работниками…

Мао Цзэдун действительно является самой крупной политической фигурой в КПК. Он лучше других руководителей КПК знает Китай, знает народ и правильно разбирается в политических событиях и в основном правильно ставит задачи»¹¹¹.

Подавляющее большинство рекомендованных лиц являлись сторонниками Мао Цзэдуна. Те же, кого Москва предлагала более не использовать на ответственной работе, считались в ИККИ приверженцами Ван Мина. Вновь Исполком Коминтерна и стоявший за его спиной Сталин помогали избранному ими вождю КПК консолидировать власть. На этот раз они даже переборщили: ни Кан Шэна, который, как мы знаем, к тому времени открыто переметнулся на сторону Мао, ни некоторых других партработников Мао Цзэдун уже не считал врагами. Кан Шэна он даже попытался защитить в одном из писем Димитрову. «Кан Шэн, — написал Мао, — надежный человек»¹¹². Интересно, что в то же самое время младший брат Мао Цзэдуна Мао Цзэминь, находясь в 1939 году в Москве, высказывал критические замечания в адрес Кан Шэна: «Сейчас в Яньани создана высшая партийная школа, которой заведует загадочный Кан Шэн. Он среди учащихся создает свою агентурную сеть и вербует людей. Я боюсь, что это не партийная школа, являющаяся кузницей партийных кадров, а школа, через которую Кан Шэн и другие создают свои кадры»¹¹³. Возможно, младший брат не был в курсе всех дел брата старшего!

Укреплению авторитета избранного Москвой вождя КПК способствовали и советские деньги. В конце марта 1940 года Чжоу Эньлай привез Мао из Москвы 300 тысяч долларов США¹¹⁴. И это был отнюдь не последний дар. Может показаться невероятным, но СССР продолжал помогать китайской компартии даже после того, как 22 июня 1941 года на Советский Союз напала гитлеровская Германия! В российском архиве, в особых папках Политбюро ЦК ВКП(б), хранится поразительный документ: решение Политбюро от 3 июля 1941 года отпустить ИККИ «один миллион американских долларов для оказания помощи ЦК Компартии Китая»¹¹⁵. Исполком Коминтерна запрашивал у Политбюро больше — два миллиона, но остался удовлетворен и одним¹¹⁶. Именно в тот день, 3 июля, Сталин впервые после начала войны выступил по радио с обращением к народу, признав оккупацию германскими войсками Литвы, значительной части Латвии, западной части Белоруссии и части Западной Украины. Фашистская авиация бомбила Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу и Севастополь, а Политбюро принимало решение направить один миллион американских долларов ЦК китайской компартии!

Чувствуя поддержку Кремля и используя советские деньги, Мао Цзэдун в 1941 году продолжил работу по пересмотру основных этапов партийной истории. Ведь только переписав прошлое, можно было обосновать культ личности. Непогрешимый вождь должен был появиться как Будда Милофо, спаситель нации, пророк и учитель — в самый тяжелый для КПК момент. Приход великого кормчего надо было представить как явление эпохальное, обусловленное всем ходом развития коммунистического движения. И здесь Мао, как всегда, твердо следовал заветам своего учителя. «История иногда требует, чтобы ее исправляли»¹¹⁷, — как-то проговорился Сталин. Сомнений в этом не было и у Мао. Образцом ему служил «Краткий курс истории ВКП(б)», перевод которого был осуществлен в Яньани в 1938–1939 годах¹¹⁸.

Уже 8 сентября 1941 года Секретариат ЦК под руководством Мао принял решение организовать серьезное исследование проблем истории партии. Главное внимание при этом должно было уделяться выработке концепции наиболее тяжелого для Мао периода — со времени 4-го пленума ЦК КПК (январь 1931 года) до совещания в Цзуньи (январь 1935 года)¹¹⁹. Через два дня Мао выступил с докладом по вопросам истории внутрипартийной борьбы на расширенном заседании Политбюро. Подвергнув вскользь критике Ли Лисаня, он сконцентрировал внимание на догматиках, субъективистах и «левых оппортунистах» 1931–1934 годов. (Хотя он и не называл Ван Мина по имени, ни для кого не являлось секретом, что имел он в виду в первую очередь именно его: ведь Ван Мин возглавлял тогда делегацию КПК в Коминтерне, «освещавшую» «левый» «догматический» курс.) При этом Мао подчеркнул: «Только те учителя, которые могут китаизировать марксизм, — хорошие учителя… Изучение методов мышления Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, изучение „Краткого курса истории ВКП(б)“ составит суть наших занятий. Нам надо читать больше антисубъективистских работ»¹²⁰. После этого он подготовил большую статью на тему того же «левого оппортунизма», которая оказалась, правда, настолько резкой, что даже он сам не рискнул ее опубликовать. Со статьей познакомились только его ближайшие соратники¹²¹.

Выступления Мао между тем дали старт целой кампании по пересмотру партийной истории в целях тотального насаждения культа вождя. Последняя, в феврале 1942 года, переросла в широкомасштабную «чистку» партии (чжэнфэн). Ее главным объектом как раз и стал Ван Мин, которого Сталин фактически «кинул». Ван, правда, продолжал пользоваться доверием Димитрова, у которого за время работы в Москве сложились с Ван Мином добрые приятельские отношения. Ван и его жена Мэн Циншу перед отъездом на родину в ноябре 1937 года даже оставили в семье Димитрова свою дочь Фаину (ей было тогда пять лет), и Димитров и его жена Роза удочерили ее. Понятно поэтому, что Генеральный секретарь ИККИ должен был с особым беспокойством следить за судьбой друга, превратившегося в главного оппозиционера Мао. Конечно, без санкции Сталина Димитров ничего не мог предпринять.

Другими объектами чжэнфэна стали Бо Гу, Ло Фу и остальные «28 большевиков». Кстати, многие из тех, кого Мао «чистил» в те годы, входили в тот самый список лиц, к которым Москва относилась с недоверием. Досталось, однако, и Чжоу Эньлаю — за прошлую оппозицию Мао Цзэдуну. «Чистка», правда, ни в коей мере не напоминала советский 1937 год. «Нынешнее руководство КПК, — говорил Мао в январе 1943 года, — считает былые чистки в ВКП(б) ошибочными. Необходимы „духовные чистки“, которые проводятся нынче в Особом районе»¹²². Верный своему принципу «лечить болезнь, чтобы спасти больного», он инициировал не аресты и казни, а идеологическую проработку (один из свидетелей назвал это «психологической муштрой»). Яньань погрузилась в атмосферу бесконечных митингов, собраний и заседаний, на которых бывшие противники Мао, заклейменные как «догматики», выступали с исповедями и самобичеванием, при этом безудержно восхваляя «мудрость» вождя. Они писали доносы на себя и знакомых, а специально созданная комиссия по проведению чжэнфэна, во главе которой Мао поставил Кан Шэна, все это аккуратно подшивала и складывала в архив.

С начала 1943 года большую роль в организации и проведении новой идеологической кампании стал помимо Кана играть и еще один человек — Лю Шаоци, прибывший в Яньань из Юго-Восточного Китая по приглашению Председателя в конце декабря 1942 года. Этого человека Мао знал очень давно, но до начала 40-х не имел с ним особенно тесных контактов. Познакомились они летом 1922-го, когда двадцатичетырехлетний Лю, только что окончивший семимесячный курс обучения в Коммунистическом университете трудящихся Востока в Москве, прибыл по направлению Чэнь Дусю на профсоюзную работу в Чаншу. Мао направил его в Аньюань, в западную Цзянси. Как мы помним, этот шахтерский поселок находился под «юрисдикцией» возглавлявшегося Мао Сянского парткома. С мая 1922-го там действовал рабочий клуб, созданный Ли Лисанем. Главным помощником Ли и стал Лю Шаоци.

Был он всего на пять лет моложе Мао, но по своим организаторским способностям не уступал ему. Хрупкий на вид, он поражал неукротимой энергией, решительностью и отвагой. Как и Мао, был уроженцем Хунани, выходцем из крестьянской семьи. Его родной уезд Нинсян отстоял всего на 80–90 ли к северу от Шаошани. В партию Лю вступил в Москве в декабре 1921 года, будучи студентом Коммунистического университета трудящихся Востока, но еще в 1920 году активно участвовал в деятельности Шанхайского социалистического союза молодежи, по рекомендации которого и оказался собственно в составе первого китайского контингента КУТВ. Очень скоро Лю стал одним из крупнейших руководителей общенационального рабочего движения и в 1925 году был избран заместителем председателя Всекитайской федерации профсоюзов. В 1927 году включен в состав ЦК КПК. Впоследствии занимался руководящей партийной работой в Маньчжурии, принимал участие в V Всемирном конгрессе Профинтерна, на котором был избран членом Исполкома этой международной рабочей организации. В