В самом городе, правда, уже мало что можно было разрушить. Начиная с ноября 1938 года японские самолеты не раз бомбили его. Так что в итоге от некогда процветавшего населенного пункта северной Шэньси оставались лишь разбитые крепостные стены да две-три улицы. Яньань почти обезлюдела, вся же партийно-политическая жизнь города давно переместилась на его северные пещерные окраины. Там же с конца ноября 1938 года жил и Мао Цзэдун. Именно эти-то районы и подвергли особенно интенсивной бомбардировке американские Б-24 и П-52, находившиеся на вооружении армии Чан Кайши. Беспрерывные налеты продолжались неделю, в них приняли участие около пятидесяти самолетов170. Одновременно на город с юга было развернуто крупномасштабное наступление сухопутных сил ГМД.
К 18 марта обстановка стала критической. Гоминьдановские войска подошли уже на расстояние семи
Направился он на север Шэньси, где все лето, осень и зиму водил по горным дорогам свою порядком измотавшуюся армию, которая в конце марта 1947 года получила новое название — Народно- освободительная армия Китая (НОАК). Вместе с ним и Цзян Цин горечь отступления переживал и его старший сын Аньин, который еще в начале января 1946 года прибыл из СССР в Яньань.
За свои двадцать три года этот высокий и стройный юноша с добрыми и печальными глазами успел пережить очень многое. В мае 1942 года он окончил Ивановский интердетдом и тогда же, движимый интернационалистским порывом, написал письмо Сталину с просьбой отправить его на фронт. «Я не могу видеть, как кованый фашистский сапог топчет Вашу землю, — писал он. — Я отомщу за тысячи и десятки тысяч убитых советских людей»172. Его направили на учебу в Ленинградское военно- политическое училище им. Ф. Энгельса, находившееся в то время в Ивановском городе Шуе, после чего, в 1943 году, перевели на общевойсковой факультет Военно-политических курсов Красной армии им. В. И. Ленина в Москву. В августе же 1944 года лейтенант Сергей Юнфу был направлен на 2-й Белорусский фронт, стажером. Пробыл он там, правда, недолго, всего четыре месяца, но, как говорится, «понюхал пороха». В ноябре 1944-го был отозван обратно в Москву, на этот раз на учебу в Институт востоковедения173. Неоднократно просил соответствующие советские органы отправить его в Китай и вот наконец в конце 1945 года получил разрешение. Накануне его отъезда с ним в Кремле встретился Сталин. Пожелал счастливой дороги и подарил на память небольшой именной револьвер. С этим револьвером Аньин и прилетел в Яньань и с тех пор никогда с ним не расставался.
Его отношения с отцом развивались сложно. Аньин почти не помнил его, жалел «маму Хэ» и настороженно, если не сказать больше, относился к Цзян Цин, которая нередко со слезами жаловалась на него Мао. «Вскоре между сыном и отцом начались разногласия на почве теоретических споров, — читаем мы в донесении одного из советских разведчиков. — Мао Цзэдун считал своего сына „догматиком“, который знает теорию, но не знает жизни и условий работы в Китае. Мао Цзэдун утверждал, что его сын избалован в СССР, и выражал неудовлетворение полученным им воспитанием. В целях „изучения жизни“ в Китае в апреле 1946 года Мао [Ань]ин был направлен в деревню для работы в качестве батрака к зажиточному крестьянину У Маю. В качестве батрака Мао [Ань]ин проработал около 3 месяцев»174.
Только тогда его отец выразил удовлетворение. «Каждый должен попробовать горького в своей жизни»175, — сказал он. И добавил: «Раньше ты ел хлеб, пил молоко, а теперь ты в Китае и нужно попробовать шэньбэйскую [то есть северо-шэньсийскую] чумизу, она очень полезна для здоровья!»176
После этого он направил сына на работу в отдел пропаганды ЦК, а в марте 1937-го Аньин вместе с другими работниками Центрального комитета, покинув Яньань, последовал за Мао в горы северной Шэньси.
В мае 1947 года в Китай из СССР вернулись и остальные дети Мао Цзэдуна — Аньцин и Цзяоцзяо. С ними вместе приехала и Цзычжэнь. Прибыли они в Харбин, где их встретили и разместили местные работники КПК. Дети весело болтали по-русски (они почти не знали китайского языка), а на Цзычжэнь тяжело было смотреть. Последние два года в СССР были для нее самыми страшными. В 1945 году неожиданно тяжело заболела Цзяоцзяо. У нее обнаружили воспаление легких, она умирала. Обезумевшая от ужаса Цзычжэнь забрала ее из больницы, больше всего на свете боясь потерять этого последнего своего ребенка. Дочь она выходила, но разум, похоже, потеряла. Слишком велико оказалось ее потрясение. Вскоре после выздоровления дочери она попала в психиатрическую больницу в местечке Зиново Тейковского района Ивановской области, километрах в тридцати к юго-западу от города Иваново. Отсюда и само название больницы — «Зиново». Только в марте 1947 года после настойчивых просьб находившегося в то время в Москве на лечении Ван Цзясяна и его жены ее выпустили на их попечение. И только тогда она вновь смогла увидеть дочь. Вот как вспоминает об этой их встрече сама Цзяоцзяо (Ли Минь): «Меня привезли в какую-то гостиницу. Войдя в номер, я увидела женщину средних лет. Я остолбенела! Это мама? Бледная, худая, измученная! Даже улыбка и та казалась беспомощной, а глаза были совсем безжизненные»177. Через два месяца в сопровождении Ван Цзясяна и его жены бывшая боевая подруга Мао и двое его детей выехали на родину. Прибыв в Харбин, Цзычжэнь разрыдалась. «Наконец-то я избавилась от тех страшных дней, от жизни на чужом иждивении! Я теперь по-настоящему свободна!»178 — твердила она.
Между тем в марте 1948 года, форсировав Хуанхэ, Мао и его войска перешли в провинцию Шаньси и ускоренным маршем двинулись дальше — на запад Хэбэя. Здесь, в уезде Пиншань, с весны 1947 года располагался рабочий комитет ЦК, деятельностью которого руководили Лю Шаоци и Чжу Дэ. Лю и Чжу жили в деревушке Сибайпо, расположенной в 560
В Сибайпо Мао и Цзян Цин остановились в уютном одноэтажном доме с внутренним двориком, вымощенным камнем. Мебели было маловато, но не привыкший к роскоши Мао довольствовался самым необходимым. Большую часть времени он проводил в кабинете, за массивным деревянным столом, сидя в овальном кресле на четырех кривых ножках. Здесь он принимал товарищей по партии, разрабатывал вместе с Чжу Дэ военные операции, готовил партийные документы. Здесь же в июне 1948-го у него произошло неприятное столкновение со старшим сыном, надолго омрачившее их отношения. Прямой и в чем-то наивный Аньин, будучи в крайне возбужденном состоянии, обвинил отца в создании «культа вождя» и даже назвал его «лжевождем». Он уже достаточно повращался в партийных кругах, чтобы почувствовать атмосферу. Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не вмешались Цзян Цин и Чжоу Эньлай. Они резко осудили Аньина, потребовав от него написать объяснительную записку. Немного поостыв, борец с культом личности сдался на милость победителю. В самокритичном заявлении он признал, что «своим поступком… подорвал авторитет отца». Он объяснил, что одной из причин его «зазнайства» явилось почтительное отношение к нему (Аньину) в СССР. По его словам, в Советском Союзе к нему «относились как к „маленькому вождю“… он находился в хороших материальных условиях и не знал трудностей жизни». После разбора его дела Мао Цзэдуном, Чжоу Эньлаем и Цзян Цин было принято решение «использовать Мао [Ань]ина на низовой технической работе в аппарате ЦК под контролем [секретаря Мао] Чэнь Бода». При этом было оговорено, что «условия жизни его не должны отличаться от условий [жизни] работников этой категории». Вплоть до февраля 1949 года Мао отказывался встречаться с ним. Аньину было запрещено появляться в доме отца без разрешения1783. Но сколь ни велики были семейные проблемы, они не могли, разумеется, оторвать Председателя от главного — борьбы с Чан Кайши за захват власти в Китае. Именно находясь в Сибайпо, Мао вместе с Чжу Дэ, Чжоу Эньлаем, Лю Шаоци и другими членами партийного руководства смог разработать ряд мер, которые привели к разгрому армии Чан Кайши. И это несмотря на численный перевес вооруженных сил Гоминьдана, поддержку Нанкина со стороны США и недостаток техники и вооружения у НОАК. В течение пяти месяцев, с сентября 1948-го по январь 1949-го, коммунистические войска провели три крупнейшие стратегические операции. Одну — в Маньчжурии, другую — в Восточном