Мао Цзэдун

В тот момент, когда ответственный распорядитель от Объединенного союза учащихся и представители различных учебных заведений стали рассказывать о значении акта сожжения японских товаров, начальник штаба войск Чжан Цзинъяо, [его младший брат] Чжан Цзинтан, гарцуя на лошади и размахивая саблей, вывел на площадь роту солдат и взвод кавалеристов. Он приказал своим солдатам окружить студентов плотным кольцом. Сам же взобрался на трибуну и закричал: „Поджог, уничтожение вещей — это бандитизм. Так что студенты — бандиты, а студентки — бандитки. А как надо разговаривать с бандитами? Только одним языком: их надо бить и крушить!“ Сказав это, он приказал своим кавалеристам стащить пытавшихся выступать студентов с трибуны и избить их. Несколько сотен солдат направили на студентов штыки, вынудив нас покинуть площадь. Мы вернулись в свои учебные заведения, переполненные возмущением. Все чувствовали, что сегодня произошло что-то чрезвычайно ужасное, наш гнев достиг высшей точки. Но мы не знали, что делать»¹⁰⁶.

Реакция Мао Цзэдуна и других руководителей патриотического движения была моментальной. На следующий день было созвано экстренное совещание членов общества «Обновление народа» и активистов Объединенного союза учащихся. Было решено объявить всеобщую забастовку и потребовать немедленного отзыва Чжан Цзинъяо. 4 декабря на общем собрании представителей различных учебных заведений постановили направить специальные делегации в города Пекин, Тяньцзинь, Шанхай, Ханькоу, Чандэ, Хэнъян и Кантон с тем, чтобы развернуть общенациональную кампанию за отставку Чжана¹⁰⁷.

Забастовка началась 6 декабря. Занятия прекратились в семидесяти трех городских учебных заведениях из семидесяти пяти. Забастовали 1200 преподавателей и более 13 тысяч учащихся. «Мы не вернемся в классы до тех пор, пока „Ядовитый Чжан“ не будет удален из Хунани», — объявили они¹⁰⁸. В тот же день Мао Цзэдун вместе с другими местными активистами выехал в Пекин. С собой он взял только бумажный промасленный зонтик для защиты от солнца и дождя, сверток белья и несколько книг¹⁰⁹. В заснеженном морозном Пекине зонтик ему был конечно же ни к чему, но ведь путь предстоял неблизкий: почти через всю страну!

На этот раз он поехал на поезде в Ухань, где пересел на пароход, шедший в Шанхай. И только оттуда вновь по железной дороге добрался до Пекина. Поездка заняла почти две недели. 18 декабря Мао опять оказался в столице.

За то время, пока он отсутствовал, в городе внешне мало что изменилось. О том, что здесь только недавно бушевали студенческие страсти, уже ничто не напоминало. Жизнь вошла в свою колею. Учащиеся посещали классы, профессора ходили на занятия. Правда, в Пекинском университете уже не преподавал Чэнь Дусю, вынужденный уехать в Шанхай, но Ли Дачжао по-прежнему работал в библиотеке Бэйда. А вот в семье Ян Чанцзи случилось несчастье. За несколько месяцев до приезда Мао почтенный Ян заболел. У него был обнаружен рак желудка, и ни китайские, ни западные врачи помочь ему не могли. Его поместили в очень хороший немецкий госпиталь, но ему становилось все хуже и хуже¹¹⁰. Он умирал.

У постели больного Мао вновь встретился с Ян Кайхуэй, но оба были настолько убиты горем, что ни о каком развитии отношений говорить просто не приходилось. Да между ними, собственно говоря, ничего и не было. Кайхуэй, правда, впоследствии будет утверждать, что за то время, пока они с Мао не виделись, тот все время писал ей «любовные письма»¹¹¹, но кто знает, так ли это было на самом деле? Писем этих, по крайней мере, не сохранилось. К тому же в этот свой приезд в Пекин Мао все еще находился под очарованием Тао И, которой восторгался не только как женщиной, но и как «в высшей степени просвещенной и целеустремленной натурой»¹¹². Ей-то он точно писал и даже строил планы на будущее¹¹³.

17 января 1920 года на рассвете Ян Чанцзи умер. Его семья осталась в плачевном материальном положении: талантливый педагог богатства не нажил. У него было несколько му земли в местечке Баньцан в провинции Хунань, которые он сдавал в аренду, но они приносили мало дохода. Старший сын, Ян Кайчжи, еще учился и не мог обеспечивать мать и сестру. Заботу о них взяли на себя друзья и ученики покойного. Они учредили фонд его имени, обратившись ко всем, кто знал Ян Чанцзи, внести кто сколько может для поддержания семьи почившего профессора. Одним из наиболее деятельных учредителей фонда был, разумеется, Мао Цзэдун¹¹⁴, проявивший особенно трогательную заботу о беспомощных наследниках своего учителя.

За заботами о семействе почтенного Яна он, конечно, не забывал и о том, ради чего, собственно, и приехал в столицу. Хунаньская делегация, в составе которой Мао играл не последнюю роль, буквально бомбардировала администрацию президента, кабинет министров, министерства иностранных дел, финансов, сельского хозяйства и торговли. Они умоляли правительство немедленно сместить и наказать Чжан Цзинъяо, «чтобы поддержать законность и спасти людей от беды»¹¹⁵. В своих петициях члены делегации перечисляли основные преступления, совершенные хунаньским губернатором и его братьями. «С тех пор как он в прошлом году пришел в Хунань, Чжан Цзинъяо спустил с привязи своих солдат, этих голодных волков, — писал от имени делегации Мао Цзэдун. — Насилия, поджоги, грабежи и убийства стали обычным делом при его правлении. Он жестокий тигр, который мародерствует, грабит, обманывает и вымогает налоги»¹¹⁶.

Но все было тщетно. Коррумпированное мафиозное правительство всерьез заниматься вопросом о Чжан Цзинъяо было не намерено. Единственное, чего достигли Мао Цзэдун и его сотоварищи, это обещание правительственных чиновников послать «кого-нибудь» провести «тайное расследование»¹¹⁷. Мао был глубоко разочарован: «великий союз народных масс» оказался бессильным перед провинциальным олигархом, вхожим в правительственные кабинеты. Чжан Цзинъяо покинет Хунань лишь осенью 1920 года, но не под напором общественности, а из-за обычных бандитских разборок: северокитайская милитаристская клика Аньфу, к которой он принадлежал, в июне 1920 года потерпит поражение от крупного хубэйского милитариста У Пэйфу, члена другой клики, Чжили, при поддержке которой к власти в Чанше вновь придет Тань Янькай.

Только военная сила имела значение в Китае, только винтовка рождала власть! Но Мао пока этого до конца не понимал. Не то чтобы он не видел, что творится вокруг. При всей своей увлеченности юношеской романтикой он все-таки был, как мы знаем, в целом достаточно трезвым человеком. Да, он был горяч по характеру и в письмах к друзьям иногда сокрушался, что «слишком эмоционален и страстен»¹¹⁸, но истеричная экзальтация претила ему. Он не резал себе пальцы и не писал кровью патриотических лозунгов. Не вопил на площадях и не бил себя по виску до крови тяжелой пепельницей, как это сделал однажды во время своего страстного выступления в период движения 4 мая обезумевший от нахлынувших на него чувств тяньцзиньский студент Ма Цзюнь, будущий активист Коммунистической партии Китая. Он пока искренне верил в приоритеты науки, образования и культуры, в возможности бескорыстной журналистики и общественной деятельности. Через несколько лет это пройдет. Интересно, что, узнав в июне 1920 года из газет о бегстве Чжан Цзинъяо и занятии Чанши войсками У Пэйфу, Мао Цзэдун продемонстрировал верх наивности: «Народу Хунани следует теперь сделать еще один шаг вперед и развернуть „движение за отмену военного губернаторства“… Изгнание Чжана произошло по решению народа Хунани, оно не связано ни с какими темными силами. Если люди действительно пробудились и готовы уничтожить военное губернаторство, они могут сами взять да и сбросить его»¹¹⁹. Какие люди? Какой народ? Горожане сидели дома, не смея высунуться на улицу, когда армия Чжан Цзинъяо покидала Чаншу. Разве могли они восстать против военного губернаторства?

В эту зиму он много и плодотворно общался с Ли Дачжао и Дэн Чжунся. От них узнал много нового о большевистской России, где так же, как и в Китае, вовсю полыхала гражданская война. Но русское братоубийство было иного характера. В России загадочная экстремистская партия, объединившая под своими красными знаменами рабочих и крестьян, вела борьбу против ненавистных Мао Цзэдуну аристократов и богатеев. По рекомендации профессора Ли он вновь стал читать коммунистическую литературу. Он уже знал, что его «гуру» Чэнь Дусю под влиянием Ли Дачжао тоже встал к тому времени на большевистские позиции. Еще 20 апреля 1919 года в журнале «Мэйчжоу пинлунь» Чэнь опубликовал заметку, посвященную большевистской революции, в которой назвал эту революцию «началом новой эры в истории человечества». Это не могло не подтолкнуть Мао к более внимательному отношению к новому учению.

Поскольку в иностранных языках он был на «детском уровне»¹²⁰, читать марксистские работы он мог лишь в переводах, но их было еще мало в Китае — из Маркса только сокращенный текст «Манифеста Коммунистической партии», опубликованный в «Мэйчжоу пинлунь», да «Критика Готской программы» — откровенно полемические левацкие брошюры, звавшие к насильственному свержению