Мао Цзэдун

судьбы. От девочек было мало проку в хозяйстве. Ло Хэлоу трудно было прокормить четверых женщин, и он рад был отдать старшую из них в семью Мао Ичана. А тому как раз нужна была помощница для жены. Несмотря на еще молодые годы, здоровье Вэнь Цимэй, подорванное тяжелым трудом, ухудшалось. Убирать дом и готовить пищу ей становилось все труднее.

В соответствии с традицией в дом невесты послали свах. Хотя Ло Хэлоу и был несказанно рад, сватовство заняло какое-то время: принимать предложение сразу считалось неприличным. Наконец стороны обменялись подарками и заключили брачный контракт, нарушать который было уже нельзя ни под каким видом. Даже если невеста умирала до свадьбы, табличку с ее именем переносили в дом жениха и ставили на семейный алтарь. Если же умирал жених, невеста должна была переехать в дом «мужа» вдовой.

Только в день заключения брачного контракта Мао Цзэдун и его невеста в первый раз встретились. Мы не знаем, понравилась ли Ло Игу нашему герою, но в любом случае, в отличие от Митрофанушки, он хотел не жениться, а учиться. К сожалению, он должен был подчиниться воле родителей: к тому моменту, когда он узнал о их намерении женить его, дело зашло уже слишком далеко. Брачный договор был подписан. День свадьбы определили, и вместе с запиской о дате бракосочетания Мао Ичан вручил Ло Хэлоу выкуп и прочие ритуальные подарки. Все должно было быть обставлено торжественно: Мао Ичан был не последним человеком в деревне, да и образованный Ло Хэлоу пользовался уважением.

Согласно обычаю пир, на который приглашались многочисленные родственники и знакомые, начинался в доме жениха за день до свадьбы. В день бракосочетания невеста, одетая во все красное, в красном паланкине переезжала в дом суженого. Лицо ее закрывала вуаль из красного шелка, а губы были накрашены ярко-красной помадой. Девушка обязана была выражать недовольство, плакать и причитать, называя будущего мужа «волосатым насекомым», «алчным, ленивым и курящим табак псом», «пьяницей» и т. п. У дома жениха устраивался фейерверк. Затем жених и невеста отвешивали земные поклоны перед алтарем предков жениха духам Неба и Земли, Солнцу и Луне, «государю и стихиям воды и земли» и в завершение всего — душам умерших предков. После этого кланялись друг другу. На этом обряд бракосочетания заканчивался. Молодые считались мужем и женой. Гости продолжали пировать еще два дня, дарили подарки, как правило, деньги. После же обильного пиршества устраивали смотрины молодых. Это в шутку называлось «создавать переполох в брачных покоях». Специальный распорядитель, «домашний чиновник», в одежде, увешанной листьями, с лицом, размалеванным черной тушью, вводил в брачные покои гостей, которые начинали отпускать непристойности или петь куплеты скабрезного содержания. Чтобы прекратить безобразия, молодой муж должен был платить выкуп. Как и в России, новобрачная обязана была предъявлять свекрови запачканные кровью простыни в доказательство своей невинности.

Все эти церемонии Мао Цзэдун перенес с трудом. По его словам, жену он не принял и жить с ней отказался. «Я никогда не жил с ней — ни тогда, ни после. Я не считал ее своей женой», — заявлял он Эдгару Сноу²⁹. Интересно, что Мао настолько не придавал значения этой своей первой женитьбе, что даже не запомнил, сколько лет было его жене, когда их сосватали. Упомянув о свадьбе мимоходом, он сказал: «Мои родители женили меня, когда мне было четырнадцать, на девушке двадцати лет». На самом деле Ло Игу было восемнадцать³⁰. Трудно, конечно, поверить, что подросток четырнадцати лет отказался разделить постель с восемнадцатилетней девушкой, но никаких доказательств того, что Мао говорил Эдгару Сноу неправду, у нас нет.

Известно только, что вскоре после свадьбы Мао сбежал из дома и полгода прожил у одного знакомого безработного студента, там же в Шаошани. Он продолжал запоем читать, с огромным интересом прочел «Исторические записки» древнекитайского летописца Сыма Цяня, а также служащую их продолжением «Историю династии Хань» другого известного историка древности Бань Гу. В этих книгах описывались деяния великих правителей Древнего Китая, героев и антигероев, полководцев, политиков и философов. Наряду с этим его внимание стали привлекать и современные статьи и книги. Он внимательно ознакомился с работой еще одного известного реформатора Фэн Гуйфэня «Протест Цзяо Биньлу», изданной в 1883 году. В ней говорилось об иностранной агрессии против Китая и предлагалось «опираться на собственные силы», то есть заимствовать западную технику и технологию, но не менять основы китайской идейно-политической системы³¹. Тогда же он прочитал одну из брошюр молодого китайского революционера Чэнь Тяньхуа, которая, по его признанию, произвела на него особенно сильное впечатление. В брошюре рассказывалось о расчленении Китая. «Я помню даже сейчас, — рассказывал Мао, — что эта брошюра начиналась словами: „Увы! Китай будет покорен!“ Речь в ней шла о японской оккупации Кореи и Формозы [Тайваня], потери контроля над Индокитаем, Бирмой и другими странами. После того как я прочитал это, я почувствовал волнение за будущее моей страны и начал осознавать, что долг всего народа помочь спасти страну»³².

Бедная Ло Игу! «Ни баба, ни девка», — говорили о таких в деревнях. Молча сносила она унижение. Как пишет один из биографов Мао, английский журналист Филип Шорт, кое-кто из жителей Шаошани считал, что она осталась в новой семье в качестве наложницы отца Мао³³. Возможно, так оно и было, а может и нет. Кто знает? Жить ей все равно оставалось недолго. 11 февраля 1910 года, на второй день Нового года по лунному календарю, она умерла от дизентерии³⁴. Было ей тогда немногим более 20 лет.

Кстати, о семействе бывшего тестя, несмотря ни на что, Мао Цзэдун сохранил добрые воспоминания. После революции, став руководителем коммунистического Китая, он даже послал Ло Хэлоу письмо, прося его переехать в Пекин. К сожалению, тот выполнить просьбу зятя уже не мог: за несколько лет до того, в декабре 1943 года, он скончался.

Удивительно, но отец Мао, похоже, простил «неблагодарного» сына, опозорившего его перед всей деревней. Не таким уж он, видно, был плохим человеком, каким остался в памяти Мао Цзэдуна! И когда строптивый сын через несколько месяцев после смерти жены, осенью 1910 года, имел наглость потребовать от него денег на продолжение образования, он под натиском родственников и соседей скрепя сердце согласился. А платить-то надо было немало: 1400 медных монет, то есть около одного китайского серебряного доллара, за пять месяцев обучения, общежитие и пользование библиотекой. Школа, которую выбрал Мао Цзэдун, была непростая. В ней преподавали современные, в том числе естественные, науки и использовали европейские методы обучения. Находилась она в местечке Дуншань, в соседнем уезде Сянсян, за пятьдесят ли к югу от Шаошани, и называлась Дуншаньской начальной школой высшей ступени.

Мао шел тогда семнадцатый год. В сопровождении двоюродного брата по материнской линии, Вэнь Юньчана, который, будучи старше Мао на девять лет, уже учился в названной школе, он впервые в жизни покинул родные места. Собственно говоря, двоюродный брат и уговорил Мао поступить в это учебное заведение.

Кстати, ненавидимый им отец вместе со всеми родственниками провожал его до самого края деревни³⁵, а когда вернулся домой, нашел на столе стихи, которые будущий студент Дуншаньской школы написал ему перед тем, как пуститься в путь[6]:

Сын полон решимости бросить
Дом деревенский свой.
В ученье добьюсь я славы,
А нет — не вернусь домой.

И кости мои зароют
Не все ли равно мне где?
Для человека горы
Всегда хороши везде³⁶.

Уже тогда он горел желанием оставить след в истории человечества! Книги о великих китайских императорах, двое из которых — ханьский Лю Бан (247–195 до н. э.) и минский Чжу Юаньчжан (1328– 1398) — были выходцами из беднейших низов, кружили голову молодого Мао Цзэдуна. Именно эта страсть —