Мао Цзэдун

прокормиться, только выращивая и продавая опиум!¹⁵³ Конечно, коммунисты понимали, что торговать наркотиками нехорошо, но другого выхода у них просто не было. А потому, продолжая бороться за права трудового народа, они сами же нещадно травили этот народ! Кстати, именно из-за экономических трудностей Чжу Дэ вынужден был в конце концов увести свои войска из южной Хунани в Цзинган.

В целом, таким образом, в цзинганском районе к маю 1928 года набралось около восемнадцати тысяч бойцов, однако, по оценке самого Мао, большая их часть представляла собой «неорганизованные массы, имевшие слабое представление о дисциплине»¹³⁴. Надо было, следовательно, прежде всего установить над всей этой вооруженной толпой жесткий контроль. А сделать это без организации регулярного снабжения людей продовольствием и одеждой было, разумеется, невозможно. Срочно требовались и медикаменты: в пришедших в Цзинган войсках было не менее трети больных и раненых. Надо было организовать и производство вооружения и боеприпасов: на восемнадцать тысяч бойцов имелись всего две тысячи винтовок и несколько пулеметов. В общем, нужно было что-то делать, и Мао решил приступить к широкомасштабным социально-экономическим реформам, точнее, к аграрной революции. До тех пор с октября 1927 года солдаты Мао вместе с бандитами Юань Вэньцая и Ван Цзо изыскивали средства старым «дедовским» способом: облагали жителей долин налогом и тащили из домов тухао и лешэнь все, что было только можно. Но, даже ограбив всю округу, Мао не мог платить своим солдатам больше чем по три медных монеты в день. Конечно же этого было мало, а потому старые методы надо было срочно менять.

Наконец-то он мог впервые реализовать на практике свои представления относительно справедливого устройства китайского общества, выкристаллизовывавшиеся у него на протяжении последних лет. Были эти взгляды, как мы знаем, резко эгалитарными и в основе своей антикрестьянскими. В Цзингане конфисковывалась и передавалась в собственность «советского правительства рабочих, крестьян и солдат пограничного района» (во главе его, кстати, стоял бандит Юань Вэньцай) вся земля, как «помещичья», так и крестьянская. Земельный фонд распределялся между сельскими жителями — сторонниками режима в жестко уравнительном порядке: по числу едоков. Купля-продажа земли, естественно, запрещалась, а получившие землю «насильственно принуждались к труду».

Делалось это все исключительно по личным директивным указаниям Мао. Хоть какую-то законодательную основу названные мероприятия получили лишь за месяц до ухода 4-го корпуса из Цзингана — в декабре 1928 года, когда районное советское правительство задним числом приняло написанный Мао Цзэдуном «Цзинганшаньский[47] закон о земле». Как видно, Мао и здесь остался верен себе. Ведь мы помним, что он еще 12 апреля 1927 года откровенно заявлял на заседании гоминьдановского Земельного комитета: «Надо сначала разрешить аграрный вопрос в Китае на деле, а затем уже оформить это в законном порядке». Так он в итоге и сделал¹⁵⁵.

О том, как проходила аграрная революция, говорит доклад самого Мао в ЦК КПК, составленный 25 ноября 1928 года. Из него следует, что к июню 1928 года большая часть земли в районе была уже конфискована и распределена; остальную землю продолжали делить вплоть до конца осени. Черный передел, разумеется, вызывал противодействие со стороны многих жителей. Эгалитаризм был не по вкусу не только дичжу, но и основной массе крестьянства, прежде всего земледельцам, принадлежавшим к зажиточным кланам коренных жителей (бэньди). «Самым беспокойным элементом являются не крупные тухао и лешэнь, — признавал Мао, — а мелкие помещики и крестьяне-собственники». Именно последние наиболее активно препятствовали переделу, который фактически начался только тогда, когда красноармейцы расстреляли несколько человек из коренного населения. После этого крестьянам — жителям долин оставались только два пути: либо бежать из Цзингана, либо саботировать проведение аграрной революции. И большая часть из них пустилась в бега, испугавшись того, что пришлые с помощью Красной армии перебьют все коренное население. «Крестьяне из коренного населения в большинстве своем перешли к белым, — мрачно замечал по этому поводу Мао в своем докладе в ЦК, — надели белые повязки и вместе с войсками рыскали в горах и жгли дома». В ответ «пришлые крестьяне поселились в их домах, конфисковали их скот, одежду и другое имущество»¹⁵⁶. В этих условиях оставшиеся жители долин свернули торговлю и прекратили ремесленное производство. В результате закрылись практически все рынки, почти полностью исчезли товары первой необходимости — соль, ткани, лекарства и многое другое. Пришлось вводить продразверстку. Больше ничего не оставалось: порочная теория, признававшая единственным методом хозяйственной политики грабежи и убийства, не оставляла шансов на нормальную жизнь. Ведь для выдачи трех-пяти монет в день солдатам на пропитание требовалось более 10 тысяч юаней в месяц. И «если бы тухао и джентри [шэньши] под угрозой ареста не давали нам денег, — докладывал Мао в ЦК, — у нас бы их вовсе не было». Даже сама «возможность выступить в поход» целиком зависела от того, «удастся ли выколотить деньги из местных богачей и тухао». Однако, подытоживал Мао, «там, где мы уже проходили, больше не выколотишь»¹⁵⁷.

В итоге борьба пограничного района, по словам Мао Цзэдуна, «приняла почти полностью военный характер, поэтому и партия и массы должны [были] во что бы то ни стало военизироваться… Война прочно вошла в быт района». Единственным источником выживания, таким образом, стал террор. «С нынешнего момента нашей основной стратегией борьбы в деревне является:…истребление дичжу и лешэнь, а также их приспешников без малейшего снисхождения, устрашение богатых крестьян методами красного террора для того, чтобы они не поддерживали класс дичжу», — писал Мао. Для осуществления террора в срочном порядке создавались специальные «красные истребительные отряды» из «самых смелых» бойцов, которые совершали ночные партизанские рейды по деревням¹⁵⁸. Все это, конечно, с энтузиазмом приветствовалось красноармейцами, большая часть которых состояла из агрессивных люмпенов, пауперов и хакка. «Эти пролетарии проявляют на фронте особенно высокий боевой дух, — расхваливал их Мао в своем докладе. — …Избавиться от имеющихся сейчас в армии бездомных пролетариев никак нельзя»¹⁵⁹. Особенно отважно сражались хакка, которые вообще были воинственными людьми.

В результате военизации жизни района Красная армия к концу лета начала даже одерживать небольшие победы над отдельными гоминьдановскими войсками. Особенно впечатляющей была битва к северо-западу от Цыпина, на перевале Хуанъян, в которой красноармейцы разгромили один из полков 8-го корпуса НРА. Мао был восхищен. Глядя на вечнозеленые горы, он с восторгом слагал новые вирши:

У подножья горы каждый видит знамена и флаги,
Барабаны и трубы на горных вершинах слышны.
Окружили враги нас и давят несметною силой,
Но мы встанем стеной и не дрогнем, не сдвинемся мы.

Мы уже, словно крепость, врагу перекрыли дорогу,
Но теперь, как стена, путь ему преградит воля масс.
С рубежа Хуанъян нам орудий доносятся звуки:
Извещают они, что враги отступили в ночи¹⁶⁰.

Но радовался он слишком рано. Несмотря на террор, вопрос с продовольствием все еще стоял остро. Красноармейцы питались в основном тыквой, рис считался деликатесом, а больше вообще ничего нельзя было достать. Привыкшие к острым блюдам, южане очень страдали. «Капиталистов власть свергаем, брюхо тыквой набиваем!» — недовольно ворчали бойцы. От такой еды у многих возникали проблемы с желудком. Сам Мао, по словам его дочери, мучился запорами. Он совершенно не терпел пресной пищи, а обожаемого им красного перца не было. Спасали его только теплые мыльные клизмы, которые ставила ему Хэ Цзычжэнь¹⁶¹.

Тотальная антикрестьянская политика в конце концов привела к глубокому кризису. Попытка внедрить в