Луки и арбалеты в бою

ратниках: при каждом штат слуг и оруженосцы, так что даже если в сумятице чуть-чуть не проигранной битвы эта обслуга куда-то подевалась, запасное оружие может оказаться под рукой. В принципе тут и чужие луки применимы, как «общевойсковой ширпотреб»: бой почти ближний, основную стрелковую нагрузку несут профессионалы (рыцари могут их лишь «поддержать»), и вообще нужно продержаться лишь несколько минут, пока в дело не вступит тяжелая конница.

Те доспехи, в которые раненые рыцари не сумели облечься – тоже еще далеко не латы, от стрельных ран они берегут хорошо, но пока что не отлично. Однако Жуанвиль дожил до поры, когда один из его соотечественников смог без особого бахвальства утверждать: «Пускай в меня стреляют четверо самых лучших стрелков, они вреда мне этим никакого не причинят, когда на мне броня моя и шлем мой». Эта «броня моя», правда, опять-таки представляла собой еще не латы – потому что речь идет о начале XIV в., – но заметно сдвинулась в их направлении. Стрелы большинства европейских лучников (но не английских!) она и в самом деле держала уверенно.

…Из чего стрелял Ричард Львиное Сердце (который «разминулся» с Жуанвилем и Людовиком на четыре Крестовых похода, но уже был носителем сходного набора воинских качеств), еще скажем. Но вот о результатах стрельбы по нему скажем прямо сейчас. Несколько раз он, постоянно принимавший личное участие в битвах, после боя возвращался, утыканный сарацинскими стрелами буквально как еж – но невредимый: в лагере ему, помогая разоблачаться, вытаскивали эти стрелы из доспеха. Правда, облачен он был в доспех из категории двойных: особо прочный пластинчатый набор поверх полного кольчужного хауберка, длиннополого, длиннорукавного и дополненного чулками-поножами – а также, конечно, закрытым шлемом. Тяжело, но Ричарду было по силам и не такое.

А вот смертельную рану он получил уже в Европе, от арбалетной стрелы. Правда, арбалет был, похоже, не из самых сильных – едва ли мощнее сарацинского лука, – но именно в тот раз Ричард не надел доспехи. Врач же, извлекавший стрелу (сама по себе рана вовсе не являлась смертельной!), знал о правилах антисептики не больше, чем столпы медицины, лечившие василевса Иоанна Комнина…

* * *

Разумеется, у мусульман были свои представления о том, кого следует считать «неверными».

«…И пустил стрелу, которая сквозь броню пронзила не только грудь неверного, но даже и его сердце. Этот лучник родился под злосчастной звездой: не прошло и минуты, как он выпал из седла».

Это фраза из турецкой хроники XV в., описывающей один из эпизодов битвы за Венгрию. На ее страницах много упоминаний о победах над «неверными», в том числе и в поединках. О поражениях, понятное дело, почти не говорится, но ничейные результаты зафиксированы несколько раз: они, по мысли летописца, тоже служат во славу доблестных воителей, на равных сражавшихся с не менее доблестными противниками.

Однако победы совершаются на каком угодно оружии (сабля, клевец, копье, один особо эффектный поединок был выигран при помощи аркана), но только не при помощи лука.

Приведенная выше цитата – единственная, которую удалось обнаружить. Но она, хотя и снабженная отдельной иллюстрацией (потому что и в самом деле неординарный случай), в целом повествует о неудаче: турецкий отряд оказался оттеснен от совсем уже было взятого города, ему даже пришлось с потерями прорываться сквозь ряды венгерских рыцарей – и вот одного из «неверных» лучник сразил, что было сочтено экстраординарным событием.

Насколько можно понять, стрелял он с совсем близкого расстояния, а в таких случаях при удачном попадании стрела все-таки пробивает латы. Особенно если эта стрела выпущена из могучего композитного лука. Турки были большими мастерами в изготовлении таких луков и стрельбе из них. Турецкий лук в каком- то смысле вообще вершина совершенства: по сложности конструкции ему равных нет.

Тем не менее для «родившегося под злосчастной звездой» лучника этот бой закончился столь же печально, как и для сраженного им латника. Может быть, они вообще поквитались друг с другом «баш на баш»: летопись таких подробностей не сообщает, а миниатюра не подтверждает – но при схватке фактически на дистанции копья подобное случается…

«Баш на баш» по турецко-венгерской схеме. Поскольку иллюстрация турецкая, здесь показана лишь первая проловина этого «размена»

Это – турецкий лук. А что же арабский?

Как ни странно, он не ровня мощным композитным лукам. На то есть объективные причины: в аравийском климате качественный сложносоставной лук трудно изготовить и еще труднее сохранить. Разумеется, в пору великих арабских завоеваний воины Халифата брали на вооружение и луки тюркского типа, но с «родным» луком они в бою не слишком славились. А войны выигрывали чем угодно, но не метательным оружием. По крайней мере, не в первую очередь.

В «бедуинских» условиях, опасаясь лучного выстрела, арабские воители прятали под одеждой на уровне живота «сменную обувь»: сандалии, предназначенные для пешей ходьбы по пустыне. Их жесткая деревянная подошва с довольно большой вероятностью могла удержать стрелу, пущенную из «пустынного» лука, короткого и цельнодеревянного. Что до возможности попадания в часть тела, не прикрытую сандалиями – то стрелок, опасаясь промахнуться, обычно целил в наиболее широкую часть корпуса. Особенно – при выстрелах «навскидку». А много стрел подряд такой лучник выпустить вообще не успевал: противник или разрывал дистанцию, спасаясь бегством (чаще всего верхом, во весь опор), или столь же стремительно эту дистанцию сокращал, навязывая бой на не метательном оружии…

На поле боя, конечно, защищаются не сандалиями. Судя по многим сохранившимся в хрониках описаниях, облаченные в доспехи арабы при схватке с себе подобными противниками, примерно в равной степени опасаясь стрел и клинковых ударов (все это пускается в ход фактически на одинаковом расстоянии: «разреженного», но близкого боя!), в первую очередь закрывают щитами лица. Возможности получить стрелу (или рубящий удар) сквозь доспех они, похоже, не слишком-то опасаются.

Одно из описаний боя возле стен укрепления (опять!) рассказывает о ловушке (нечто вроде современной «растяжки», только без гранаты: еще не изобрели!), которую подстроили особо могучему воину, облаченному в максимально полный доспех, включающий в себя шлем с «инсталляциями» для полной защиты шеи и лица. Этот боец несколько раз успешно выбирался на вылазки, в клинковой схватке наносил осаждающим серьезный урон – и так длилось до тех пор, пока он, в очередной раз возвращаясь, не споткнулся о подстроенную ему ловушку и не упал лицом вверх. Когда он сел, опираясь на руки (то есть не имея возможности ни пустить в ход меч, ни прикрыть лицо щитом) и начал было вставать – двое поджидавших возле той «растяжки» воинов подскочили к нему вплотную и практически в упор пустили стрелы, метя в глазные отверстия маски-личины. Как это ни покажется странным, но отважные и хитроумные воины действительно не промахнулись, убив врага наповал…

Зато против неодоспешенного противника лук страшен, даже в бою «один против многих» – если у этих многих в ходу только оружие ближнего боя. Впрочем, в истории, которая сейчас будет приведена (она происходила не с отцом самого Усамы, это «семейная история» одного из его друзей, но ибн Мункыз пересказывает такие тексты без искажений), умелый лучник именуется «тюрк», то есть – сельджук. Но из-за «технической неисправности» (а как еще это назвать?) даже ему не удалось бы выйти победителем из неравного боя с «рэкетирами» (очень похоже!), если бы не помощь женской хитрости:

«…Вокруг было много бродяг, грабивших на дорогах, но отец ладил с ними, так как боялся их и пользовался иногда чем-нибудь, что они захватят. Однажды мы сидели в этой деревне; к нам подъехал на лошади молодой тюрк. С ним был верховой мул, несший дорожный мешок, на котором сидела девушка. Тюрк сошел с лошади, спустил на землю девушку и сказал: „Эй, молодцы, помогите мне снять мешок“. Мы подошли и сняли с ним мешок, и вдруг оказалось, что там одни золотые динары и драгоценности. Тюрк и девушка посидели у нас и поели, а потом он сказал: „Помогите мне поднять мешок“. Мы с ним подняли мешок, и он спросил: „Где дорога в Ан-бар?“ – „Дорога-то здесь, – сказал отец и показал ему дорогу, – да только на дороге шестьдесят бродяг, и я боюсь за тебя из-за них“. Но юноша стал смеяться над ним и сказал: „Стану я бояться бродяг!“ Мой отец оставил его и пошел к бродягам. Он рассказал им про юношу и про то, что он везет с собой.

Они вышли и встретили юношу на дороге. Когда он увидел их, то вытащил лук, приложил к нему стрелу и натянул его, собираясь выстрелить в них, но тетива лука оборвалась, и бродяги бросились на