страстной любви к занозам. Но все же это был добротный, сплошной пол. Джимми на крыше укладывал доски, забивал мхом щели, стелил ветки. Немного мха провалилось внутрь, но скоро крыша совсем закрылась и стала выглядеть ничуть не хуже, чем наш пол. Группе мистера Марешаля мы явно проиграли: она закончила работу почти на час раньше. Марешальцы даже успели нас подразнить. Но все же мы успели закончить работу до полудня. Потом я и еще несколько любопытных ребят интереса ради сравнили постройки, и я честно, то есть объективно должна сказать, что предпочла бы нашу хижину их сараю. Наша была сработана лучше. После обеда мы отдыхали, бродя по окрестностям, а потом снова искупались, но на сей раз уже в купальниках, а не в одежде. А затем я снова достала свой блокнот и сделала еще несколько заметок по этике. Тема была легкой: философия силы.
По существу, философия силы утверждает, что следует делать все, что можно сделать безнаказанно. Вот если тебя наказывают, тогда ты не прав. Но только в этом случае.
Спорить тут не о чем. Это замкнутая на себя система, логически самосогласующаяся. Она не обращается ни к какому внешнему авторитету и не спотыкается о собственные определения. Но мне она не нравится. Хоты бы потому, что не подразумевает никакой разницы между «хорошим» и «лучшим», естественно, в этическом плане. Важнее, однако, другое: сторонники философии силы напирают именно на принцип безнаказанности, результаты действий для них совершенно не важны. А это, извините, философия срывающего злость двухлетнего ребенка.
Ту ночь мы провели в хижине, заперев дверь на засов и испытывая жуткое довольство собой от того, что ночуем в доме собственной постройки. Могу еще добавить, что пол оказался гораздо тверже почвы, хотя, может быть, я просто не так устала в этот день.
Утро было туманное, и потом, когда туман поднялся, серые облака по-прежнему висели низко над головой. Мы объединились в одну группу во главе с мистером Марешалем. Мистер Писарро шел позади и нес канаты. Если смотреть в сторону реки, наша хижина была слева, а сарай — справа; мы ходили за бревнами вверх по реке, а марешальцы — вниз. И сейчас, все вместе, мы шли вниз по течению, давно уже миновав то место, где следы волокуш марешальцев отворачивали от реки по склону холма; позади остался и плавный речной изгиб; обе постройки скрылись за поворотом. День был пасмурный, но настроение бодрое, и наша шестерка вновь сбилась в тесную команду.
Больше мили мы двигались, выбирая дорогу, иногда уходя далеко от берега и углубляясь в лес, так что получилась неплохая прогулка. Наконец, выбравшись на песчаный пляж, мы увидели на противоположном берегу сравнительно пологий и подходящий для подъема склон.
— Придется нам поплавать, — сказал мистер Марешаль и вошел в воду по пояс — такая глубина была примерно на четверти ширины реки.
Потом начали переправляться мы, а оба наших руководителя нас страховали. Вода была холодной, и на этот раз никакого удовольствия от вынужденного купания мы не получили. И можете мне поверить, куда приятнее сушить одежду, сняв ее с себя, а не прямо на теле. Короче, выбравшись на берег, я дрожала мелкой дрожью, и капли с меня стекали, словно с дерева под дождем. Потом реку переплыли мистер Марешаль и мистер Писарро, и, продираясь сквозь подлесок и беспорядочно наваленные камни, мы стали подниматься по склону. И когда я добралась до самого верха, то уже, по крайней мере, не дрожала.
Стоя среди деревьев на краю обрыва, мы смотрели с высоты на пологий лесистый склон на другой стороне реки. Он был похож на огромный, темно-зеленый, стелющийся вверх ковер. Затем мы свернули в лес, довольно долго шли и наконец снова оказались на краю обрыва, как раз напротив лагеря. Между нами и кажущимся таким уютным лагерем пролегла глубоко внизу река.
На самом краю стоять было неприятно — страшно. Подобравшись на коленках, я заглянула в бездну. Да уж, падать здесь было высоковато. Чтобы убиться, такая высота совсем не нужна; и точное знание числа этих метров представляет в данном случае интерес чисто академический. Казалось, там, внизу, на крохотном пятачке сможет уместиться всего лишь один человек, не больше. Но, как нам затем объяснили, здесь, наверху, к деревьям будут привязаны два каната, и каждый из нас должен будет спуститься с обрыва, обвязавшись канатом вокруг пояса. Глядя вниз, я находила эту затею не очень-то удачной.
— Ну? — осведомился мистер Марешаль. — Кто первым собирается это испробовать?
— Я и Миа, — сказал Джимми.
Мистер Марешаль посмотрел на меня, и я кивнула — «да». Мне не нравилась затея, но это должен был проделать каждый, значит, моя очередь рано или поздно все равно бы настала. И я не видела причины возражать против того, чтобы покончить с делом поскорее.
Канаты привязали к деревьям, затем — сложным образом обвязали вокруг наших поясов. Мистер Марешаль продемонстрировал нам с Джимми, как все это срабатывало. Фактически нам предстояло сесть в движущуюся петлю, которая, свободно скользя по канату, спускалась до самой земли.
По сигналу мы встали спинами к реке, туго натянув канаты. Я посмотрела вниз, вздохнула, зажмурилась — и сделала шаг назад… Несколько мгновений я просто травила канат, затем остановилась и покачалась на месте, упершись ногами в отвесную стену обрыва. Я даже удивилась, как все здорово сработало. Снова оттолкнувшись, я спустилась еще футов на шесть-семь. Мне стало весело, и, посмотрев на Джимми, я рассмеялась. И вдруг, чуть ли не раньше, чем я это осознала, я оказалась внизу. На ногах. Берег был гораздо шире, чем казался сверху, футов пять или шесть шириной. Джимми приземлился почти одновременно со мной. Освободившись от канатов, мы помахали ребятам наверху.
— Это очень легко! — крикнул Джимми.
— И не страшно! — добавила я.
Канаты поползли вверх. Джимми предложил:
— Какой смысл здесь стоять, а? Давай переплывем через реку.
Так мы и сделали и, усевшись на крыльце хижины, стали смотреть, как спускается с обрыва следующая пара.
— Кстати, спасибо, что ты меня…
Завербовал, — сказала я.
— Я знаю, — сказал Джимми. — Ты — сорви-голова из-под палки. Но разве это не ты ползала по воздуховодам?
— То другое дело, — ответила я. — Там была моя идея.
В конце декабря, как раз перед самым праздником Конца Года, на Корабль вернулась группа, проходившая Испытание на Новой Далмации. Из сорока двух человек не подали сигнал о подъеме семеро. Одним из них был Джек Брофи, которого я немного знала еще по Альфинг-Куоду. И конечно, я не могла не задуматься: а вернусь ли я сама на Корабль через год? Но довольно скоро я выбросила из головы эти мысли. Конец Года — слишком веселый праздник, чтобы думать о неприятном. И кроме того, я обнаружила нечто совершенно сногсшибательное — оно завладело моими мыслями и заставило по-иному взглянуть на мать.
Конец Года — это пять или шесть дней празднеств. В 2198 невисокосном году — пять. В одной из прочитанных книг я обнаружила, что до реформы календаря день високосного года приплюсовывали к февралю. (Это было частью мнемонических правил, которые помогали вам запомнить, сколько дней должно быть в каждом из месяцев. Моя интерпретация этих правил для нашего календаря гласила бы: по 30 дней — в январе, феврале, марте, апреле, мае, июне, июле, августе, сентябре, октябре, ноябре, декабре. У меня вообще неповоротливая память, слоновая, говорил Папа, хотя я даже не знаю, что значит «слоновая».) Украшение нашей квартиры к Концу Года я взяла на себя. Мы с Джимми проделали специальное путешествие на Корабельный склад на Втором Уровне, выбрали пинъяту[7] в виде гигантского цыпленка и выкрасили ее в красный, зеленый и желтый цвета. В инте у Джимми, конечно, тоже была пинъята, но безликость инта отнимает у праздника половину веселья, и я договорилась с Папой, что Джимми проведет Конец Года с нами. Совместными силами мы с ним довольно мило разукрасили квартиру и распланировали вечеринки на второй день (для нашей шестерки и еще нескольких друзей). Предполагалось также грандиозное празднество под Новый год: открытый дом для каждого, кто захочет прийти. Поскольку это снимало все заботы с Папы, у которого нет никакой склонности к праздничным приготовлениям, он был очень рад нашей подмоге.
В Альфинг-Куоде я почти никогда не приглашала к себе домой своих друзей. Теперь же у нас в квартире постоянно бывали другие ребята, чаще всех Джимми, который тоже жил в Гео-Куоде. У Папы свой распорядок жизни, он предпочитает уединение, и я думала, что ему вряд ли понравится, что посторонние
