– Их план не будет работать, если не будет тебя и Эрагона. Вы проявили себя наиболее мужественно.
Роран издал короткий смешок:
– Ха! А знаешь, почему? Я скажу тебе. Ни один человек из десяти на самом деле не готов напасть на врага. Эрагон не видит этого, он всегда на передовой, но это вижу я. Большинство мужчин пятятся, и не борются, если они не загнаны в угол. Или они машут руками, и создают много шума, но на самом деле не делают ничего.
Катрина посмотрела в ужасе.
– Как такое может быть? Неужели они все трусы?
– Я не знаю. Я думаю… Я думаю, что, может быть, они просто не могут заставить себя посмотреть человеку в лицо, и убить его, хотя кажется, для них достаточно легко убивать солдат, обращённых к ним спиной. Так они ждут, что другие сделают то, чего они не могут. Они ждут людей, подобных мне.
– Как ты думаешь, люди Гальбаторикса тоже идут в бой неохотно?
Роран пожал плечами.
– Может быть. Но у них нет выбора, кроме как подчиниться Гальбаториксу. Если он приказывает им сражаться, они сражаются.
– Насуада могла бы сделать то же самое. Она могла бы приказать своим магам сделать так, чтобы никто не уклонялся от своих обязанностей.
– Но какая тогда разница будет между ней и Гальбаториксом? В любом случае, вардены это не одобрят.
Катрина прекратила свою стирку, чтобы подойти и поцеловать его в лоб.
– Я рада, что ты можешь делать то, что делаешь, – прошептала она. Она вернулась к тазику и начала тереть другую полоску грязного белья о стиральную доску. – Я почувствовала что-то раньше… кольцо…Я подумала, что возможно что-то случилось с тобой.
– Я был в гуще сражения. И не удивительно, что ты ощущала эту боль время от времени.
Она остановилась, оставив свои руки в воде:
– Я не ощущала подобного раньше.
Он осушил кружку эля, стремясь отсрочить неизбежное. Он надеялся избавить ее от подробностей своей неудачи в замке, но было видно, что она не успокоится, пока не узнает правду. Попытка убедить ее привела бы к еще худшим событиям, чем те, которые произошли. Тем более, было бессмысленно о чем не рассказать, потому что новости скоро будут известны всем варденам.
Поэтому он сказал ей. Он рассказал ей о немногом, пытаясь сделать менее значительным крах стены, чуть не убившей его. Тем не менее, ему было трудно все это описать, и он говорил сбивчиво, пытаясь подобрать правильные слова. Когда он закончил, он замолчал, растревоженный воспоминанием.
– По крайней мере, ты не ранен, – сказала Катрина.
Он поранил губу кружкой. – Нет.
Шум выливаемой воды исчез, и он почувствовал ее тяжелый взгляд на себе.
– Вы столкнулись с более большой опасностью, чем раньше.
– Да… я полагаю.
Ее голос смягчился. – Что произошло потом? – Когда он не ответил, она спросила, – Нет ничего такого, о чем ты мне не мог бы рассказать, Роран. Ты знаешь это.
Он поранил кончик правого большого пальца, когда снова взял кружку. Он потер раненый участок об указательный палец несколько раз. – Я думал, что умру, когда стена упала.
– Любой мог подумать.
– Да, но дело в том, что я не возражал. – Он посмотрел на нее мучительно. – Неужели ты не понимаешь? Я сдался. Когда я понял, что я не сбегу, я сдался так послушно, как ягненок, которого ведут на бойню, и я… – Замолчав, он уронил кружку и спрятал лицо в ладонях. Из-за отека в горле было трудно дышать. Потом он почувствовал легкое прикосновение рук Катрины на плече. – Я сдался, – прорычал он, испытывая ярость и отвращение к самому себе. – Я просто прекратил бороться… за тебя… за нашего ребенка. – Он подавился словами.
– Шшш, шшш, – прошептала она.
– Я никогда не сдавался прежде. Ни разу…даже, когда раззаки украли тебя.
– Я знаю, ты не сдался.
– Это битва должна закончиться. Это не может больше продолжаться…я не могу…я… – Он поднял голову и был напуган тем, что она тоже плачет. Стоя, он обнял ее и прижал к себе. – Мне жаль, -воскликнул он. – Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль… этого больше не произойдет. Никогда. Я обещаю.
– Меня не волнует это, м сказала она, ее голоса было не разобрать из-за его плеча.
Ее ответ обжег его. – Я знаю, я был слаб, но мое слово по-прежнему должно что-то значить для тебя.
– Я не это имела ввиду! – воскликнула она, и отодвинулась дальше, чтобы осуждающе посмотреть на него. – Ты иногда такой идиот, Роран.
Он мягко улыбнулся. – Я знаю.
Она обняла его за шею. – Я никогда не буду думать о тебе хуже, независимо, что ты чувствовал, когда рухнула стена. Все что имеет значение, это то, что ты еще жив… Существовало ли что-то, что бы ты смог сделать, когда рухнула стена, а?
Он покачал головой.
– Тогда ты не должен стыдиться. Если ты смог бы остановить это, или у тебя была бы возможность сбежать, но ты не воспользовался ее, то ты потерял бы мое уважение. Но ты сделал все что смог, и когда ты ничего не смог сделать больше, ты примирился со своей судьбой, и ты не ругался с ней. Это мудрость, не слабость.
Он наклонился и поцеловал ее в бровь. – Спасибо.
– И, насколько мне известно, ты храбрейший, сильнейший, добрейший человек во всей Алагейзии.
На этот раз он поцеловал ее в губы. Потом, она засмеялась, коротким, быстрым освобождением от накопившегося напряжения, и они стояли, покачиваясь вместе, как будто танцуют под мелодию, которую только они могли слышать.
Затем Катрина игриво оттолкнула его и пошла закончить стирку, а он уселся на пенек, довольный в первый раз после битвы, не смотря на многочисленные ранения.
Роран наблюдал за воинами, лошадьми, случайным гномом или сильным ургалом проходящими мимо их палатки, отмечая их раны и состояние их оружия и брони. Он попытался измерить общее настроение варденов; единственный вывод, который он сделал, состоял в том, что все, кроме ургалов нуждались в хорошем сне и приличной еде, и что всех, особенно ургалов, нужно было отмывать с головы до пят щеткой для борова и ведрами мыльной воды.
Он также наблюдал за Катриной, и он видел, как она работала, ее сперва хорошее настроение постепенно исчезло, и она становилась все более раздражительной. Она продолжала тереть и тереть несколько пятен, но без особого успеха. Хмурясь, она начала что-то разочарованно бормотать.
Наконец, когда она бросила комок ткани на стиральную доску, расплескав пенистую воду на несколько футов в воздух, и облокотилась на корыто, сжав плотно губы, Роран поднялся с пня и подошел к ней.
– Давай я, – сказал он.
– Это будет не уместно, – пробормотала она.
– Ерунда. Пойди сядь, я закончу.
Она покачала головой. – Нет. Это ты должен отдыхать, а не я. Кроме того, это не мужская работа.
Он фыркнул от смеха.
– Это согласно чьему закону? Работа, мужская или женская, является потребностью любого человека, которую нужно сделать. Иди сядь, ты будешь чувствовать себя лучше если не будешь стоять на ногах.
– Роран, я в порядке.
– Не глупи. – Он нежно пытался оттолкнуть ее от корыта, но она отказалась сдвинуться с места.
– Это неправильно, – возразила она. – Что люди подумают? Она указала на мужчин спешащих по грязному переулку рядом с их палаткой.
– Они могут думать, что хотят. Я женился на тебе, а не они. Если они считают, что я менее
