Они договорились встретиться у входа в Мариинский театр, он пришел рано, увидел огромную толпу людей, надеявшихся в последнюю минуту купить билет с рук. Елена еще не подошла. Он почувствовал, как холод проникает сквозь кожаное пальто, потер руки в перчатках, чтобы согреть их, и решил отойти вправо, подальше от ярко освещенного входа. Рядом с ним висела афиша в стеклянной витрине, туристы, по виду в основном из Азии, фотографировали ее, выдыхая огромные клубы пара.
Алексей решил покурить и отошел еще дальше вдоль стены театра. Он перешел улицу и прислонился к парапету набережной Крюкова канала, проходившего перпендикулярно улице Декабристов, на которой сейчас жили в основном «новые русские», потому что только они могли заплатить сумасшедшие деньги за квартиры в этом элитном районе. Он закурил «Мальборо» – эти сигареты до сих пор оставались одними из самых популярных в России, и выдохнул дым в морозный воздух. И вдруг он увидел ее. Женщина выходила из-за угла, словно знала, где его искать.
Она, очень по-русски, была одета в элегантное длинное норковое манто и шляпу из такого же меха. Елена выглядела безупречно, в ней было шикарным буквально все, даже походка. Она держалась прямо, шаги были длинными и грациозными. Елена без всякого притворства сообщала всем, кто смотрел на нее, что она была прекрасной женщиной. Глядя на нее, Алексей не мог не подумать о том, как сильно он ее любил.
У них были билеты в ложу, которую раньше мог занимать только царь Николай II, она располагалась на уровне бельэтажа, строго в центре зала. Из фойе они прошли в небольшой, богато украшенный зал, на стенах которого висели картины, а вдоль стен стояли обитые шелком диваны и статуи Моцарта, Баха и Римского-Корсакова. Этот зал находился сразу за царской ложей, в нем поддерживался идеальный порядок, стояло несколько столиков со стульями, был даже слуга, готовый выполнить любую прихоть. Алексей говорил с ней о каких-то пустяках, чтобы снять напряжение. Он не знал, о чем с ней говорить, и почему-то чувствовал себя виноватым. Сейчас, глядя на фотографию, он вспомнил все в мельчайших подробностях.
Тогда он стремительно бежал по жизни, ему хотелось всего и сразу, хотя Алексей не мог вспомнить почему. Может быть, его тревожило то, что она уделяла ему больше внимания, чем он ей? Тогда у него почти не оставалось времени на Елену, а она требовала внимания, которое было необходимо для поддержания нормальных отношений. Он корил себя за то, что мог так мало дать ей. Сейчас Алексей смотрел на свое лицо в зеркале и видел, как он устал. Почему он вдруг вспомнил о том давнем чувстве вины, если последние два года были полны любви?
Многоцветные фонтаны во дворе Линкольн-центра осыпали брызгами толпу, продвигавшуюся к входу в театр. Иванов превосходно выглядел в белом смокинге, он чувствовал себя уверенно в толпе театралов в черных бабочках и блестящих вечерних платьях. Гастроли Мариинского театра были знаменательным событием, и даже американцы отдавали дань уважения самой знаменитой в мире балетной труппе. Кроме того, он шел на балет Чайковского, самый любимый. Тем не менее Алексей не мог окончательно выбросить из головы мысли о том, что происходило в мире, об угрозах «Аль-Каиды», грозившей применить оружие массового уничтожения. Но особенно его беспокоили мысли о пластике, который мог защитить от термоядерного взрыва, о его химической основе. Американцы и русские тайно договорились о производстве этого материала, но с какой целью? Что именно происходило в тайне от всех, и действительно ли в тайне? К сожалению, завтра у него не будет времени поговорить обо всем с Геннадием в Москве, а сделать это было крайне необходимо.
Он вдруг почувствовал какую-то необъяснимую тревогу и остановился, чтобы закурить, не подозревая, что на другой стороне широкой Коламбус-авеню, пересекавшей Бродвей, в небоскребе Американского общества композиторов, авторов и издателей, среди множества ярко освещенных окон было несколько темных. Из одного из них за ним кто-то наблюдал в тот же бинокль, который использовался при визите Алексея в Белый дом. Лица этого человека, как и прежде, не было видно, но наблюдал он за Ивановым крайне внимательно.
Глава 3
ПЛАНЫ, КОНТРПЛАНЫ
Из предосторожности Елена Ванеева не взяла фамилию мужа, хотя ее брак с Алексеем ни для кого не был тайной. Она купила новое платье от Шанель в ЦУМе на Красной площади, вышла на переполненную народом улицу и тут же посмотрела на затянутое тучами небо в надежде, что дождя не будет. Елена, как и большинство москвичей в это время года, захватила с собой зонтик и сейчас держала его в руке вместе с большой сумкой и пакетом с покупками. Она шла быстро, иногда останавливаясь и проверяя, нет ли за ней хвоста.
Она была красивой двадцатишестилетней блондинкой, яркая внешность и уверенные манеры автоматически причисляли ее к категории «новых русских». Люди, спешившие непонятно куда, смотрели на Елену с завистью – вся одежда на ней была создана модными европейскими модельерами, за исключением лишь некоторых предметов, сотворенных американцами Келвином Кляйном и Биллом Блассом.
Она работала курьером Федеральной службы безопасности и по долгу службы часто бывала во Франции, где во время одной из поездок и была завербована. Конечно, у нее были на то собственные причины, как и у любого другого человека, решившего изменить родине.
В ее случае все можно было объяснить историей семьи. Прадед Елены Павел Александрович Ванеев был близко знаком с князем Юсуповым, аристократом, принимавшим участие в убийстве Распутина. После октябрьского переворота прадед примкнул к большевикам. Он сделал это скорее из-за страха, учитывая сокрушительное поражение Белой армии, чем по политическому пристрастию.
Его сын – дед Елены – дослужился до звания майора, потом попал в плен, когда воевал с немцами. Ему удалось спастись бегством, он долгое время скрывался в лесах в Германии, пока его не нашел в конце 1944 года немецкий крестьянин. Этот человек, как и многие другие немцы, понял, что война безнадежно проиграна, и решил использовать спасенного русского не только в качестве дешевой рабочей силы, но и для того, чтобы было кому за него заступиться после неминуемого краха Третьего рейха.
Ему удалось сбежать во Францию, участвовать в Сопротивлении и, одному из немногих, вернуться в Россию. После войны он возглавлял комсомольскую организацию пригорода Ленинграда Павловска. Он женился на бабушке Елены, которой удалось пережить девятисотдневную блокаду, и все в том же Павловске родилась мать Елены. Она получила хорошее образование и добилась высокого положения в администрации стекольной фабрики, расположенной в Невском районе Ленинграда.
Мать Елены давно погибла в железнодорожной катастрофе. Деда за неосторожные высказывания о стране и партии, признанные подрывными, сослали в Восточную Сибирь, где он и умер за колючей проволокой от голода и пневмонии. Его смерть озлобила Елену, которая считала отца невиновным. Позднее государство осознало свою ошибку и реабилитировало деда, а Елена благодаря хорошим оценкам в университете, где она изучала языки и научилась без акцента говорить по-английски, получила работу во время правления Бориса Ельцина. Ее приняли в ФСБ, в отдел, занимавшийся борьбой с хищениями государственной собственности. Ее переход на сторону врага был вызван именно озлобленностью. Алексей, естественно, был в курсе, боялся, что все станет известно ФСБ, и надеялся на чудо, на то, что ей каким-то образом удастся избежать поимки и тихой ликвидации без суда и следствия.
Она доехала на такси до станции метро «Охотный ряд» и посмотрела на часы. Точность в ее деле имела исключительно важное значение – Елена должна была прибыть на встречу с агентом на станцию «Площадь Революции» на поезде, который покажется из тоннеля через четыре с половиной минуты. Метро Нью-Йорка славилось грязью и огромным количеством бездомных, а станция «Площадь Революции» была похожа на зал оперного театра, перенесенный под землю. Она была безупречно чистой, в мраморных арках висели замысловатые люстры, стены украшали подсвеченная роспись и мозаичные панно со сценами из истории России. Красота этой станции могла очаровать любого человека, увидевшего ее впервые.
Поезда московского метро славились тем, что ходили четко по графику и никогда не опаздывали. Вовремя прибыл и нужный ей поезд. Он вылетел из черного тоннеля, прорытого глубоко под московскими улицами, и, заскрипев тормозами, остановился, из него хлынули люди. Потом толпа подхватила Елену и буквально внесла в вагон. Динамики прохрипели: «Осторожно. Двери закрываются», створки сомкнулись, и люди, которым посчастливилось попасть в вагон, оказались стиснутыми, как сардины в банке.
Ей предстояло встретиться с мужчиной, лица которого она не знала. Этого требовали соображения безопасности. Он был обычным курьером, низшим звеном в иерархии разведчиков. Елена могла бы узнать,
