обелиска были покрыты иероглифами и барельефами.
Я в первую очередь осмотрел площадку, убедился, что Дженни еще нет, потом обошел обелиск и увидел, что его грани указывают на все четыре стороны света. Убрав мачете, я бросил рюкзак на землю и, уперев руки в бока, встал у грани, указывающей на юг.
Чтобы разглядеть верхний рисунок, который располагался на высоте десяти метров от земли, пришлось напрячь зрение. Рисунок изображал Сета, убивающего Осириса. Иероглифы комментировали барельеф, но несколько не так, как это принято у египтян. Здесь восхвалялся Сет, победивший Осириса в честном поединке и избавивший мир от…
Когда я дошел до части иероглифов, описывающей Осириса, я чуть не упал. Текст в буквальном переводе звучал так: «избавивший мир от Осириса, Черного Короля». Я заскрипел зубами. Белые перегибают палку. Это уже не намеки, это четкое указание на исторический факт, известный только играющим сторонам.
Сзади послышалось чертыханье, и я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть округлившиеся от удивления глаза Дженни, которая, с трудом добравшись до вершины, встретила здесь меня, свеженького и нисколько не уставшего. Правда, Дженни довольно быстро справилась с изумлением и мигом изобразила невозмутимое лицо человека, который с гордостью прошел трудный путь и наконец достиг цели.
Если бы я не был озабочен обелиском, наверняка сказал бы что-нибудь колкое, но я волновался, поэтому даже не улыбнулся, а лишь поманил Дженни пальцем.
– У нас проблемы, – сказал я ей, указывая на южную сторону обелиска.
Она обладала всеми знаниями Ферзя, поэтому я не стал переводить иероглифы, зная, что Дженни и так их прочтет. Она минуту разглядывала рисунок и иероглифы, потом бросила сумку на землю и достала пачку сигарет.
– И что это значит? – спросила она, закуривая.
– Это значит, что Белые настолько обнаглели, что прямо указывают нам на исторические факты, известные только нам, играющим.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – спокойно сказала Дженни.
Я удивленно посмотрел на нее.
– Что именно ты не понимаешь?
– Почему этот невинный текст произвел на тебя такое впечатление?
Ее слова ввергли меня в шок и породили подозрение, которое я решил немедленно проверить. Правда все следовало сделать предельно деликатно. Поэтому я набрал побольше воздуха и осторожно начал:
– Дженни, мне нужно задать тебе несколько очень важных вопросов. Надеюсь, ты не будешь возражать.
Дженни сложила руки на груди, держа в тонких пальцах зажженную сигарету, и выглядела сейчас неотразимо. Особенно выражение ее лица – холодная апатия и нежелание делать мне одолжение. Понятно. Злится, что я быстрее ее добрался до вершины. Черт бы побрал самолюбие Ферзей!
Но, как известно, молчание – знак согласия, а потому я приободрился и продолжил:
– В первую очередь хочу спросить тебя, что ты помнишь из переданного тебе предыдущим Ферзем?
Дженни одарила меня таким взглядом, словно я задал ей какой-то пошлый или жутко неприличный вопрос. Потом она затянулась и, подняв брови, сказала:
– Немного,
Так я и знал! Черт возьми, ситуация осложняется.
– Значит, – медленно произнес я, – ты обладаешь всеми знаниями и силами Ферзя, но не обладаешь его памятью. Я прав?
– Отчасти, – холодно ответила Дженни. – Я действительно обладаю всеми его знаниями и силами, но, кроме того, я частично обладаю его памятью.
– Частично?
– Да, частично!
– Это как?
– Очень просто. Некоторые фрагменты его пребывания на Земле я помню хорошо, другие – расплывчато, третьи вообще не помню.
Я задумался.
– Ты помнишь майя? – наконец спросил я.
– Да, – ответила Дженни с ноткой удивления в голосе. – Я помню майя. Мой предшественник – Тура – взял себе имя Тонакатекутли. А Ферзь звался Кетцалькоатлем. Тура вышла из Игры, а Ферзь остался среди майя, став одним из основных богов. Но потом он их предал, бросил, словно надоевшие игрушки, предоставив им самим решать свои проблемы.
Я кашлянул и качнул головой.
– Ну… в целом… это правда, – запинаясь, произнес я. – Что ты помнишь еще?
Дженни затянулась и провела рукой по лбу. Наконец она посмотрела на меня прищурившись и спросила:
– А почему ты спрашиваешь?
Так, нужно срочно что-то придумывать, какое-нибудь профессиональное оправдание.
