– А у моей сестрички хорошие глаза. У меня были гости из Парижа. Незадолго до твоего появления они уехали.
Каролине показалось, что говорит он уклончиво. На столе возле полупустых бокалов она заметила круглую золотую коробочку. Машинально взяла ее в руки и щелкнула крышкой. В коробочке лежали фиалковые пастилки. Внутреннюю сторону крышки украшала изящная эмаль. На темно-синем фоне мельчайшими осколками драгоценных камней был изображен феникс. Каролина внимательно всматривалась – где-то она уже видела этот герб.
– Один из твоих друзей, кажется, забывчив. – Она показала на коробочку брату.
Секунду Филипп помедлил. Потом произнес:
– Ты его даже знаешь, моего забывчивого друга. Это герцог Беломер. Он здесь неподалеку охотился.
Беломер! Каролина резко опустила голову, она не хотела, чтобы Филипп видел выражение ее лица. Она принялась опять рассматривать коробочку. Феникс? Нет, это связано не с Беломером! Но где же она видела этот герб? Она не могла вспомнить.
– Я отвезу ее ему, когда поеду в Париж.
– Ты хочешь в Париж?
– Да, я хочу в Париж. Повидать отца и…
Он положил ей руки на плечи.
– Наполеона – ты ведь это хотела сказать? – Он покачал головой. – Все еще не излечилась?
Каролина ответила на его взгляд обезоруживающей улыбкой.
– Тогда мне надо излечиться от себя самой.
– Однажды придет тот, кто сможет тебя укротить, – заметил Филипп. – Хотел бы я знать, кто это будет.
– Я тоже, – она засмеялась.
Эти два слова были небрежно брошены ею, но в них выразилось все, что она испытывала в эту минуту: сознание, что она вновь ожила, что она молода, красива и перед ней вся жизнь.
Все было как в детстве: Марианна готовила благоухающую ванну, подтаскивала горячую воду, мыла роскошные волосы Каролины полезными отварами из трав. Потом завернула свою любимицу в большую подогретую купальную простыню и принялась сушить ей волосы и расчесывать их щеткой. Когда Каролина наконец вошла в свой будуар в длинном струящемся халате из белого шелка, отороченном по подолу и обшлагам лебяжьим пухом, брат ждал ее там и встретил с восхищенной улыбкой. Он вместе с Марианной перед потрескивающим камином накрывал стол. Бульон, форель, паштет из дичи, карамелевый пудинг – Каролина по достоинству оценила мастерство Марианны.
Филипп подвинул стул поближе к мягкому креслу, в котором уютно разместилась Каролина. Он подкладывал ей кушанья, наливал вино. Свечи уже догорели, и лишь огонь в камине давал свет, лишая предметы их четких контуров.
Стены, картины, зеркала, кровать с балдахином – все превратилось в расплывчатые тени, полные таинственной жизни. Теперь вдруг они заговорили оба. Филипп рассказывал о годе, проведенном в Англии. Он жил так, как всегда мечтал: учился, много читал, рисовал, водил дружбу с поэтами и художниками и все это время тосковал по родине, особенно по Розамбу. Он влюблялся и разочаровывался. Но все это пока не изменило его судьбу.
Слушая рассказы брата, переживая за него, радуясь и сочувствуя, как-то незаметно и Каролине захотелось выговориться. Она рассказывала все без утайки или почти без утайки, и с каждым словом груз пережитого становился легче.
Филипп не сводил глаз с ее раскрасневшегося лица. Ибо больше, чем слова, говорили ее глаза, в которых он мог прочитать даже то, о чем она умалчивала. Она всегда будет идти своим путем, жить по собственным законам, потому что она принадлежит к тем сильным натурам, которые можно унижать, но нельзя унизить, можно пытаться испачкать, но грязь не прилипнет к ним. Она, Каролина, была как алмаз – несокрушима и чиста.
Следующий день также нес на себе настроение этой исповедальной ночи. После завтрака брат и сестра долго кружили верхом по своим фамильным владениям вокруг замка. Вечером они сидели над строительным проектом, сделанным Филиппом вместо сгоревшей сторожевой башни. То и дело прибегала Марианна из комнаты для шитья и забирала Каролину на примерки. Мода изменилась за прошедший год. Рюши на юбках располагались теперь ниже, банты над грудью – выше. А в Париже невозможно быть одетой старомодно. Во всяком случае, ей, Каролине. Мыслями своими она была уже в Париже.
Только три дня выдержала она в Розамбу. На утро четвертого дня запряженная четверкой лошадей карета с гербом графа де ля Ромм-Аллери выехала со двора замка.
20
Был поздний вечер, когда пропыленная карета с четверкой лошадей доехала до Парижа. Каролина, прильнув к окну, увидела толпы нарядно одетых горожан.
Париж праздновал «майские поля». Начальник почтового отделения в Шуази в подробностях рассказал Каролине об этом празднике, который начался еще ранним утром с пышного военного парада в честь императора на зеленых лугах между военной школой и Сеной. До сих пор город был еще на ногах. Безоблачный день перешел в ту таинственно ясную, возбуждающую ночь, которая как вино вливается в кровь, пьянит, но не утомляет.
Когда они свернули на бульвар Сен-Мартен, Каролине показалось, что они въехали в празднично убранный зал. Дома, дворцы, соборы, театры – все было ярко освещено. Зеленые березовые ветки, гирлянды цветов и флаги украшали открытые окна. Отовсюду неслась музыка. На площадях танцевали люди.
Парижский дворец графа де ля Ромм-Аллери тоже был освещен. Подъезжая к нему, Каролина видела, как трое мужчин в темных пелеринах и с черными кожаными сумками в руках садились в кареты. Одного из них она узнала: доктор Корвисар.
