теперь сидел в, карете, медленно катившейся по дороге меж раскидистых деревьев, обнял ее. Откинув голову, Каролина улыбнулась ему. Однако мыслями она была там, в замке, с отцом и Филиппом. Альбер наклонился и указательным пальцем бережно обвел черты ее лица. Блестящие густые брови, изящно выточенный нос с подрагивающими ноздрями, четко очерченные чувственные губы, нежный овал, упрямый подбородок.
– Через несколько дней мы будем в Париже, – нарушил он молчание. – Вот увидишь, скоро наступит мир. И тогда мы поженимся! Наконец ты будешь целиком принадлежать мне. Дни и ночи! Мы всегда будем вместе, объедем весь мир. Ведь ты так хотела этого!
Каролина недоумевала. Что произошло с ней? Ведь она по-прежнему любит его? Пусть даже их чувства и непохожи на ту любовь, о которой она мечтала: огонь, пожирающий человека.
Стук копыт прервал ее мысли. Их догонял отец. Темный круп Месяца блестел от пота. Граф что-то прокричал, и карета остановилась.
Каролина и Альбер вышли. Альбер принял у графа поводья и вопросительно посмотрел на него. Но вопросов никто не задавал.
– Вы потеряли одного человека, – сказал граф Альберу. – Пожилой солдат с оспенным лицом.
– Перан?
– Он поскакал вслед за мной. Возможно, хотел мне помочь. Он был в горящей башне, когда та рухнула.
Каролина внимательно смотрела на отца, стараясь угадать, что произошло возле замка. Она восхищалась отцом, его абсолютным спокойствием, хотя временами его хладнокровие и внушало ей ужас.
У Летерпа было много невысказанных вопросов, но вид графа не располагал к беседе. К тому же время подгоняло, и он лишь произнес:
– Теперь нам придется расстаться. Этой ночью я должен быть в Сен-Дизье. А вы едете слишком медленно. Большое спасибо за кареты.
– Скажите императору, что он всегда может рассчитывать на генерала де ля Ромм-Аллери.
Граф деликатно отвернулся, не желая мешать молодым людям при расставании.
Альбер с неожиданной порывистостью, не свойственной ему раньше, обнял невесту и, крепко поцеловав, прошептал:
– Скоро ты будешь моей – и днем, и ночью!
Отряд Летерпа свернул на одну из боковых дорожек и исчез. Каролина помахала ему вслед и села в карету рядом с отцом. Граф постучал в стенку.
– Вперед, Симон! – Карета рывком тронулась.
– Он жив? – спросила Каролина.
Отец кивнул. Лицо его оставалось непроницаемым, и она не осмелилась расспрашивать дальше.
Пошел дождь. Капли звонко барабанили по крыше кареты. Каролина положила голову отцу на плечо, закрыла глаза, но задремать не смогла. Поездка ей казалась сплошным кошмаром: монотонный шум дождя, запотевшие от холода окна, подпрыгивание кареты на плохой дороге, голос и свист кнута Симона, подгоняющего лошадей. На какой-то почтовой станции они сделали остановку. Это было глубокой ночью. Только забрезжил рассвет, как они снова двинулись в путь. Иногда ветер доносил до них одиночные выстрелы отдаленных боев сторожевого охранения.
Был уже полдень, когда они добрались наконец до Сен-Дизье. Над биваком, разбитом на подступах к городу в поле, низко висело тяжелое, затянутое тучами небо. Все было серым и мокрым: палатки, лошади, повозки и кареты, люди, сновавшие между ними. Граф достал из багажа новое пальто, накинул его на плечи и сказал дочери:
– Подожди меня здесь, мне нужно к императору.
Симон наполнил две кожаные сумки овсом и подвесил их лошадям. Каролина тем временем тоже выпрыгнула из кареты, разгладила смявшиеся юбки и отряхнула фиолетовое суконное пальто, отороченное пушистым мехом рыси. Глядя в окно кареты, она поправила прическу. Волосы были высоко заколоты и пышно и непокорно выбивались из-под серого берета. Это шло ей гораздо больше, чем манерно уложенные локоны. Каролина извлекла из сумочки благоухающий кружевной платочек и сунула его в рукав. Туалет был завершен. Симон протянул ей с козел корзинку с провизией.
– Вы, конечно, голодны?
– Нет, сгораю от любопытства! Пойду немного осмотрюсь и скоро вернусь.
Местность была заболоченной, повсюду стояли лужи. Подобрав двумя руками подол, Каролина маленькими шажками прокладывала себе путь между измотанными и оборванными солдатами, лежавшими прямо на голой земле. До сегодняшнего дня она знала армию лишь по парадам и картинам баталистов, а то, что предстало глазам сейчас, потрясло ее – это была побежденная армия, состоявшая из юнцов и инвалидов. Там, где она проходила, солдаты поднимались, кричали вдогонку весьма сомнительные шутки, свистели сквозь зубы. У Каролины по спине бежали мурашки. Ей было не по себе от такой манеры выражать свое восхищение, и она очень обрадовалась, обнаружив остроконечную палатку с императорским штандартом. Там же поблизости стояли три кареты. Она пошла к ним и увидела, как какой-то солдат закрашивал герб графа де ля Ромм-Аллери большим золотым N. Поблизости стояла Кира, лошадь Альбера. Каролина потянулась, чтобы погладить животное, но оно нервно и пугливо отпрянуло и шумно зафыркало. Она подошла к карете. Занавески были задвинуты. Быть может, Альбер еще спал. Ее рука потянулась к серебряной круглой ручке. Рядом кто-то закричал:
– «Остановите ее! Скорее!», – но Каролина уже открыла дверцу.
При виде страшного зрелища ее полная надежды улыбка вмиг погасла.
На полу кареты лежал окровавленный Альбер с зияющей раной поперек лба.
– Альбер! – Каролина как подкошенная упала на тело убитого.
