– Мне кажется, будет лучше, если мы станем рассчитывать только на самих себя, а не на молитву. Когда наступит ночь?
– Слушайте муэдзина. Когда он призовет к пятой молитве, значит, нам пора.
В прихожей мусульманской школы, где ученики оставляли свои плащи и обувь, Каролина и Стерн ждали пятого призыва муэдзина.
С террасы, где сидели ученики, доносились приглушенные голоса. Один из мальчиков повторял стихи, прочитанные учителем. Во втором ряду одно место пустовало. На синей подушке лежали четки из желтого берилла. Не было ли это место Тимура? Мысли о мальчике занимали Каролину целый день, может быть потому, что она не слышала ничего нового о его состоянии. Но сейчас это было не более чем имя, промелькнувшее в голове, не тревожа ее по-настоящему. Сейчас она полностью сконцентрировалась на том, что ей предстояло совершить.
Над городом раздался высокий, протяжный крик муэдзина. На террасе сразу стало тихо. Мальчики обратили свои лица к небу, подняли ладони на высоту плеч в молитвенном жесте. Потом опустили руки на колени и наклонились вперед, пока их лбы не коснулись пола.
С нетерпением следила Каролина за ходом молитвенной церемонии, которой, казалось, не будет конца. Наконец ученики поднялись с колен, и терраса тут же наполнилась их звонкими голосами. Смеясь и толкаясь, мальчики выходили в прихожую. Это была та самая минута, которую ждали беглецы. Стерн коснулся плеча Каролины. В джабелле из верблюжьей шерсти, с простым платком на голове, почти целиком закрывающим лицо, она казалась настоящей восточной женщиной. Каролина нанесла на лицо и руки слой темной пудры, подвела глаза черной краской. Они смешались с толпой учеников, поспешили вместе с ними вниз по широкой лестнице и через калитку вышли на улицу.
Нервное напряжение, измучившее Каролину во время долгого ожидания, сменилось радостью и ощущением свободы, как только калитка за ними закрылась. Крики трех муэдзинов эхом повторяли друг друга, растворяясь в вечернем воздухе.
Они остались одни.
Город словно вымер. Дома, обращенные на улицу глухими стенами без окон, казалось, излучали враждебность.
Надо всем властвовала изнуряющая жара и сухость. Этот воздух почти невозможно было вдыхать; земля на площади перед мечетью потрескалась и покрылась коркой от зноя. Все молило о дожде. Даже серый цвет стен, казалось, жаждал влаги.
На противоположной стороне улицы они заметили большое вытянутое здание. Его плоская крыша, украшенная башенками и зубцами, как стены замка, возвышалась над соседними домами. Ворота были огромные, но даже они казались маленькими на фоне массивного, сплошного фронтона. Из семи канделябров были зажжены только два. Под ними неподвижно, как статуи, стояли стражи, атлетического сложения негры в длинных суданских рубахах, перехваченных широкими поясами. В одной руке каждый держал мушкет, в другой – длинную пику. Каролина вопросительно взглянула на Стерна.
Он кивнул:
– Это дворец шейха Томана ибн Моханны. Дом Измаила вплотную примыкает к нему. Пойдемте скорее!
Действительно, они были близки к цели своего путешествия. Дом Измаила казался весьма скромным рядом с палатами наместника. Каролина поневоле замедлила шаг. Просить – как она это ненавидела! Просить чужого человека о денежном займе – что может быть отвратительнее? А если Измаила нет дома? Если слуга не впустит их?
При этой мысли Каролину даже обдало жаром. Она взялась за дверной молоток и уже хотела постучать, как вдруг дверь сама открылась перед ней. Яркий свет лампы упал на ее лицо.
– Входите, – сказал чей-то голос. – Мой господин ждет вас.
Тот факт, что Измаил все-таки был дома, помог Каролине быстро справиться с охватившим ее изумлением. И все же она быстро обежала взглядом двор, который они пересекли. Где же эти глаза, где тот шпион, что следил за ними? Этот неприветливый город, эти дома с глухими стенами казались ей все страшней, все отвратительней. Весь город – настоящая тюрьма. Как им удастся убежать отсюда? Она почувствовала, как рука Стерна легла ей на плечо. Они вместе перешагнули порог незнакомого дома.
Слуга, молодой светлокожий араб, закрыл дверь и повел их вперед – сначала по лестнице к галерее, потом по длинному коридору. Чем дальше они шли, тем больше этот дом производил на Каролину впечатление пустого, необитаемого жилища. Только гулкий шум их шагов и шуршание волочащихся по полу длинных одеяний нарушали его безмолвие. Нигде ни единого признака жизни: оброненной детской игрушки, столика с грязными чашками, который бы еще не успел убрать слуга, аромата женщины, шепота, доносящегося из укромного уголка... Это было жилище холостяка. Слуга остановился перед тускло поблескивающей решеткой. Ее створки бесшумно отворились, мягко, будто были невесомыми. Еще несколько шагов – и они очутились на террасе.
Пораженная открывшейся перед ней картиной, Каролина застыла. Веерные пальмы, на которые восходящая луна накинула серебристый шлейф; восьмиугольный шатер из белого шелка, поддерживаемый позолоченными резными столбами. У входа в шатер по-турецки сидел Измаил абу Семин. Перед ним на куске черного бархата были разложены драгоценные камни. Не меняя положения, торговец бриллиантами слегка поклонился и указал им на подушки, покрытые светлым мехом.
– Итак, вы все-таки не забыли, что можете видеть во мне своего друга, – начал разговор Измаил.
Без головного платка и шали, которых он не снимал во время скачки по пустыне, его лицо казалось более открытым и жестким. Его гладкая смуглая кожа блестела так же, как светло-зеленый шелк его одеяния, скрепленного серебряной застежкой. – Как вам понравился Тимбукту?
– Почти как Париж, – ответила Каролина, внезапно подивившись тому, что правила приличия заставляют и мусульман прибегать в беседе к банальному лицемерию. – Нельзя шагу из дома сделать, чтобы весь город не узнал об этом.
Измаил остался невозмутимым:
– Тогда вы действительно чувствуете себя, как в Париже, и не нуждаетесь больше в черном платке, чтобы скрывать свое лицо.
Каролина, не возразив ни слова, сняла платок. Она не стеснялась откровенного взгляда этого мужчины.
