главное – легко!
Мне тоже легко. Я закрываю глаза. Я в абсолютной темноте. Времени уж, наверно, около десяти. Мне абсолютно невдомёк, где я буду в Новый год. Я наливаю ещё рома. Роме легко с ромом. Рому легко с Ромой. Лёгкость выдавливает меня, и я парю вместе с матрасом. Я уже не скажу, где я. Скорей всего, в общечеловеческом пространстве, потому что всё боле-мене ясно. Вот рядышком два шарика воздушных, поцеловались, стукнулись – и оттолкнулися тут же, а мне легко-легко – и смешно немножко, потому что понимаю я: ну не могут они не оттолкнуться друг от дружки! Каждый своим надут, чем-то лёгким очень и звонким...
И сразу ясно мне: они не просто так, это – модель! Современная модель соединения: эс-эм-эс. Безопасного опыления шаблончик. Тут главное что? – у всех же газ внутри. (Это чтобы свой реальный, мало кому интересный форматец ухоронить за латексной отпыженною гладью. Да и как пихаться, если не надуться до упора – как же?!) Газ этот легче воздуха и иных там предрассудков, он примитивен и инертен – в реакции, значит, не вступает. И всего-то у него два цвета: розовый да зелёный. Для мальчиков, значит, и для девочек. (А ну, кому какой, если у одних в глазах – секс, у других – деньги?!)
И он уносит нас необратимо в невыносимую ту лёгкость бытия!
А куда летим? – В зиму, кне-е-е-ечно, куда ещё!! – Ага. Зимой, то есть, только в «Зиму». Для непосвящённых, отсталых или просто ботаников: «Зима» – это такая ночная московская Мекка, новый центр вселенной. (Наследница «Шамбалы» – там-то уже отстой.) Так что зимою – только в «Зиму»!..
– И ведь опять мы в каком-то гадюшнике – нет чтоб в метро или там в музее, – обязательно выскажет усталый читатель (отчаявшийся уже сквозь столько девиаций продраться к обещанному кристальному финалу).
– Так вот он вам и музей, – ответим ему дружно. – Эспозиция: «Постиндустриальная Москва и культура межличностных отношений в свете новейших тенденций» – не претендует на охват, но даёт картину...
– Да это разве... Ты в метро, в метро спустись, вот где жизнь настоящая!
– В метро не буду. Не на метро нам надо равняться, дядя. Интерес наш наверх обращён, туда, где новая культура лепится, где прямо на глазах то самое-самое происходит!..
У-р-р-р-ра-а-а! Мы в средоточии воздушных шариков... – И никого, и ни-че-го! Где ещё так повисишь?! Где ещё такую высокую степень прочувствуешь?! Все нереально лёгкие, полны светящихся эфиров... Все вместе колыхаются – которые раньше бахались и которым предстоит ещё... И все – все кто под чем. Щас попихаются, стукнутся-трахнутся – а там и разлетятся!.. (Ну меня несёт.)
Так ещё, гляди, и не пустят – вон их сколько у входа сгрудилось, качаются, дышат в унисон – надеждою... И куда только маленький пуп тот смотрит, а, Паша-фейс-контроль?! Удивителен, ну просто-таки непостижим его промысел: самые модные и красивые мёрзнут, а папики, всё левые да лысые, как домой к себе, заходят!..
И ответил бы модным-красивым тот непробиваемый пацан в ушанке (если бы смысл в том видел):
– Э-э-э, так для них-то, мальчишки, вся воздушная наша ярмарка и затеяна, для них наш балаган, наш конкурс пузырей. Ведь дяди – тоже люди!! Могут они, немолодые и немодные, хотя б одно приютное местечко иметь в индифферентной этой Москве, чтоб выкинуть за час какую-нибудь десятку, а лучше двадцатку, и чтоб ещё вокруг все видели?.. Ну – если хочется им?!... Так что, господа, каждую пятницу/субботу пожалуйте к нам – на самоутверждение! На демонстрацию статуса! Вот у нас и столы соответствующие: стол «5 млнов», стол «20 млнов», «от 50...» (Не обращайте внимания, господа, это вы все у нас тут по ранжиру расклассифицированы.) А моделей будет сейчас виться у стола-а-а... а хотите – на столе?! Или... может быть... под?..
– ...они же, модели, видят сразу настоящего мужчину! Они же, модели, знают, что нужно настоящему мужчине. Настоящий мужчина всего-то хочет по-ни-ма-нь-я – чтобы, знаете, этак можно было вздохнуть устало в простые и заботливые глазки: «Слушай, малыш, не мельтеши, а?.. Да не надо мне от тебя ничего. Ты просто это сядь рядом, на тебе пятёрку...»
Скажет какой лысый дядя в чёрной майке так вот просто и, может, ещё ящичек «Моэта» ли – «Шандона» у официанта попросит – мысль свою продолжить:
– ...да, господа. Выпьемте за моделей. Именно модели задают современности тон и ритм. Что – почему? Ну как же. Вдохновительницы и музы наши – активного, скажем так, состава. У того – машину, у другого – квартиру. (А, бог с ними. На себя не жалко.) И... любовь?.. – Ну конечно, любовь. Это так теперь называется. (А куда деваться?) Потому и кругозор, конечно. Присядьте тихонечко где-нибудь в «Курвуазье», послушайте... Три темы: 1. Какая у него машина, 2. Где мы были вчера и 3. Что он мне подарил. (А куда деваться?) Вот выпрыгивает она в беленькой шубке из нового мерса – это на сорока-то-долларовый показ. Спрашивается: и зачем ей моделировать дёшево, если и так всё есть? – Ан нет же. Если не модель, то ничего и нет! Надо, чтоб модель!! Даже поужинать девочку – и то в агентстве выбираем! А она... застенчиво, с буком приходит. Лапуля. Она – модель, дело в том что. (А куда деваться?) Вот говорят: мы их ломаем. Кто кого ломает – эти сучки круче кокса! Нас в семью уже не загнать – нам призраков давай, 90– 60–90!.. Эту, другую, десятую, а ещё вон ту бы – как денег хватит!! (А куда деваться?) Куршевель?.. Что там про Куршевель?.. Где он был, этот Куршевель, три года назад? Кто вспомнит через три года, что такое «Зима»?! Так что – мужики, не паримся, мужики, развлекаемся – здесь, сейчас! Но – повнимательней!! Модель – она как ракета: всё вверх куда-то несётся – и ступени знай откидывает по дороге...
А! Вон они как раз, три шарика плывут, розовых шарика – в обнимку. Совершенно же неземной лёгкости и ломкости субстанции, одна другой длиньше – ну абсолютно аэлиты... (Сразу как топор сзади словил ледяной – от предчувствия несбыточности.) Смеются возбуждённо на ухо друг дружке, не дай бог в сторону куда глянуть (ещё кто поймёт что не так), меж собою вроде забавляются – но громко, однако, выступают, картинно... Нет, надо брать, всё равно надо брать. Уверенность надеть на грудь, харизмы подпустить в походку... Дивчата, вы чьи-и-и?! – Взгляд еле-еле. Мимо, поверх, сквозь, кроме... – и опять целоваться. – Да вот он я – красивый, здоровый, умный! Перед вами я, рядом!! Модный – очень, молодой – почти... – Да нет, нет тебя. Мы здесь только. Мы! Кроме нас – никого. И не нужен нам никто. Потому что самая-самая женская вещь – у нас только. У нас только самая-самая женская вещь...
И ты обосран, слышишь, Дон Педро, ты – чужой на празднике жизни! Какой бы там ты ни был – нет тебя, понял?!
«...кто же на дискотеку сниматься ходит?!»
«...мы же не проститутки».
«...глазки у нас намётаны».
«...чем удивишь ты нас? Котлами золотыми палёными?»
«...или „Порш“ у тебя тысяч за двести?»
«...ну, может, сядем тогда, а то и подумаем».
«...вот у меня есть цель: мне 50 млнов и выше».
«...и если хотя бы 50 – пойти на отношения и сделать вид, что интересен человек...»
«...на выставку яхт поеду – мужа не найти в клубах...»
«...ну просто как. Я смотрю сразу: у человека внутренний мир...»
Они все или писательницы, или дизайнерши, или там в банковской сфере.
Я их всех ненавижу.
...стоп! Не дай бог нам их осуждать. Они просто хотят сильнейшего, говаривал мой клубный знакомец Дима. Оленя с крупными рогами. Тебе давай красивую? – они хотят богатого! Они стремятся к тому же, что и мы – но по-своему. Гулять? Плясать? Тусоваться? – Х...ня. Правды своей не скажут они никогда.
...стоп! Я зажигаю свет. Рома больше нет. Ромы больше нет. Моя правда – и портрет. Моя нелепая упёртая трижды всем известная – только что вылупившаяся моя правда. Она мечется, хочет разрядки. Рыщет в девственных глазках, увещевает. Заклинает.
Где-то рядом, под, над и везде – глуховато покатились раскаты. (Это Москва прорвалась Новым годом.
