Огонь неугасимый

Под стон заглушенной гитары

В туманной тиши остекленной террасы,
В прозрачных узорах растений;
Сидим мы, — печальная, новая раса,
Последняя горсть разоренного класса,
Гирлянда развенчанных теней.

Заброшены все из России далекой
Рукою безжалостно мстящей,
Без крова и близких, с душой одинокой,
Песчинки былого в пустыне широкой,
Осколки кометы блестящей.

Интимно и нежно зеленая рама
Нас зыбкой стеной окружает.
В дыму папирос, как в волнах фимиама,
Высокая, стройная, стильная дама
Цыганский романс напевает.

Дрожат и рыдают звенящие ноты
Под стон заглушённой гитары,
И память сметает дневные заботы,
Распахнуты снова лазурные гроты,
Недавнего прошлого чары.

Кофейник кипит на окне за колонкой,
И в рюмках ликеры сверкают,
Лежит портсигар с филигранной коронкой,
Измученный мальчик красивый и тонкий
Тоскливо и страстно мечтает.

В глазах его звезды и синие дали,
Знакомые дали столицы…
Уносит Нева волны крови и стали;
И в злобе страстей, в ореоле печали
Мелькают любимые лица.

Мы отжили жизнь, ее ласк не изведав,
В терновом венце обреченных,
Мы платим за удаль жестокую дедов,
За дряблость отцов и за роскошь обедов,
За гордость гербов золоченых.

В анналах истории все мы банкроты,
И в звеньях кровавых кошмара
Подводим забытые, страшные счеты…
Дрожат и рыдают звенящие ноты,
И тихо им вторит гитара.

На смерть А. Щ

Умер от ран довезти не успели
Тщетно пытались помочь.
Умер на жесткой, дорожной постели,
В поезде, в душную ночь

Утром толпа на платформе шумела,
Встретить собрались друзья,
Встретили с болью недвижное тело,
Мрачный итог бытия.

Боже мой, Боже! По этой дороге,
Где он страдал и угас,
Где в безграничной, безмерной тревоге
Встал его жертвенный час,

В этих равнинах унылых и бедных,
В дымке застывших болот,
Бешено мчал нас, веселых, победных,
Поезд когда-то вперед.

Были мы молоды, сильны и смелы
В те невозвратные дни,
Жизни взвивались лазурные стрелы,
Станций мелькали огни.