когда я объявлю, что у нее появился новый любовник и мой муж, бывший муж — уже вчерашняя история. Я прикусываю язык. Они уже разрушили немало «особых событий» для детей и для меня. Им не удастся разрушить и этот вечер.
Помню, что Питер выбрал именно день рождения близнецов, когда им исполнялось по три года, чтобы сообщить мне о том, что они с Люси ожидают ребенка. Ориол — дитя медового месяца. По крайней мере, так утверждалось официально. По моим подсчетам, ее зачали за несколько недель до того, как произнесли клятвы. Хотя это теперь не имеет ни для кого большого значения, в том числе и для меня. Поэтому их попытка солгать кажется мне жалкой. Порой мне кажется, что лгать — это вполне естественное состояние для Питера и Люси и они просто не способны говорить правду. Многие женщины, испытывающие тайные опасения по поводу того, смогут ли они забеременеть, перестают пользоваться таблетками, как только им представляется благоприятная возможность. В этом нет ничего постыдного. Интересно, конечно, Люси никогда не признавалась, что испытывает какие-то тайные страхи, но, наверное, испытывала. Ничто человеческое ей, по-видимому, не чуждо. Подозреваю, что она ужасно хотела завести ребенка, по какой причине — не знаю. Возможно, чтобы доказать мне — все то, что я имела с Питером, доступно и ей. Она не могла не предполагать, что пятнадцать лет суровой диеты, жизнь, полная стрессов, употребление алкоголя, от умеренного до сильного, а также легкое баловство наркотиками для развлечения — все это могло свести к нулю все ее попытки зачать. Поэтому она перестала пользоваться контрацептивными средствами, как только Питер, покинув мой очаг, перебежал к ней.
Когда Питер заявился, чтобы сообщить мне хорошую новость, Люси находилась на шестнадцатой неделе, хотя это было, конечно, незаметно. Он знал о предстоящем прибавлении семейства уже одиннадцать с половиной недель, однако почему-то решил, что день рождения близнецов — самое подходящее время. Черт бы его побрал.
Вслед за столь несвоевременной новостью о беременности Люси Питер выбрал Рождество для того, чтобы прислать сообщение о том, что ребенок, которого носит Люси, — это «здоровая девочка», хотя я ни за что не поверю, будто они получили результаты УЗИ именно в этот день. В том же послании он просил меня «обнять за него мальчиков». Посылая текстовое сообщение с этими хорошими новостями и добрыми пожеланиями, он даже не подумал позвонить и поговорить с собственными сыновьями. Я не назвала бы его приверженцем традиций. Он попросил меня подписать документы на развод в День матерей, а каждую Пасху мне приходится спорить с ним, чтобы удержать мальчиков дома рядом с собой. Не знаю, чем вызваны его действия — злым умыслом или бездумностью, но это не имеет значения. Вдобавок все дни рождения, годовщины и праздники испорчены для меня, потому что, как человек с ампутированной конечностью, я ощущаю боль в том месте, где она когда-то была.
Я выхожу из комнаты, отчасти из-за того, что мне нужно снять пленку с сандвичей, а отчасти из-за того, что с момента откровений Джоу Умойся, или как там его, я постоянно испытываю злость и раздражение, а это не слишком подходящее настроение для вечеринки по случаю детского дня рождения.
Конни выходит вслед за мной в столовую.
— Как ты думаешь, хватит еды? — спрашиваю я ее.
Она смотрит на стол.
— Да, даже если ты откроешь дверь и созовешь всех лондонских бездомных. Пожалуйста, скажи мне, что это покупное.
— Нет, конечно. Все приготовлено дома.
Обычно она мягко подтрунивает надо мной по поводу моего угощения. Ее стиль — напичкать детей как можно большим количеством Е-консервантов и надеяться, что их не вырвет до возвращения домой. По правде говоря, ее отношение к приему взрослых не слишком отличается от детских приемов, разве что взрослых она усиленно потчует шампанским, а не вазочками с желе.
— В последнее время ты на себя не похожа, Роуз. Я беспокоюсь за тебя.
— Не беспокойся. Со мной все будет в порядке, — заверяю я и пересчитываю картонные тарелки. Обнаружив, что одной не хватает, бросаюсь на кухню, чтобы раскопать «заблудившуюся» тарелку, поскольку знаю, что купила их в достаточном количестве. Конни плетется следом.
— С тобой все
— Мне немного не по себе, — признаюсь я.
— Ты ходила к врачу?
— Это не связано с физическим состоянием. — Я наклоняюсь и прячу голову в недрах буфета. Таким образом я могу не смотреть ей в глаза.
— Это как-то связано с мистером Уокером? Я хочу сказать, с Крейгом. Что-то случилось, когда вы ходили на свадьбу?
Я обдумываю вопрос и решаю начать с самого легкого. Не вынимая голову из буфета, принимаюсь бормотать:
— Свадьба была изумительная. Мы с Крейгом прекрасно ладили, но…
— Не нужна ли моя помощь?
Повелительный тон Люси ни с чьим не спутаешь. Я поспешно пытаюсь вытащить голову из буфета и, естественно, ударяюсь, вскрикиваю, но пытаюсь не показывать виду, что мне больно. Почему в ее присутствии я всегда становлюсь более неуклюжей, безобразной и глупой, чем я есть на самом деле?
Я нашла недостающую тарелку и, протиснувшись мимо нее, возвращаюсь в столовую, чтобы поставить ее на стол. Они обе следуют за мной. Мой дом не так уж велик и в лучшие времена, а сейчас я начинаю испытывать клаустрофобию.
Я вижу, как Люси бросает пренебрежительный взгляд на стол, и блюда, которые еще минуту назад казались полезными и аппетитными, под ее взглядом приобретают скучный и унылый вид. Люси всегда нанимает профессионалов, чтобы накрыть стол и обслуживать гостей на вечеринках по случаю дня рождения Ориол. Они становятся торжественными светскими явлениями.
— Подумать только, восемь лет. Едва могу в это поверить. Они так быстро растут. Кажется, будто всего несколько минут назад лежали в подгузниках. Слава богу, что все это позади, да? — говорит она.
Я восприняла бы такой комментарий как вполне безобидный, если бы он исходил от кого-то другого, и он не причинил бы мне никакого дискомфорта, но реплику Люси, как и все ее банальные фразы, призванные заполнить пустоты в разговоре, я сочла оскорбительной и бесчестной.
— Откровенно говоря, мне жаль, что Питер оставил мне так мало детей. Многие спрашивают, как мне удается управляться с близнецами, и я не могу объяснить, что мне хотелось бы четверых.
Люси и Конни уставились на меня в изумлении. Никогда прежде я не изрекала эту мысль вслух. Как отреагировала бы Дейзи? Двое моих против ни одного у нее, как я могу быть такой эгоистичной? Но дело в том, что мне чего-то не хватает и мне хотелось бы менять подгузники или памперсы. Когда Питер только ушел, я мечтала о том, чтобы завести от него еще детей, не через секс, конечно. Я понимаю, что никогда не смогла бы заниматься сексом с мужчиной, наслаждавшимся телом Люси, но я подумывала о том, чтобы попросить его стать донором спермы. Теперь-то я понимаю, что это безумие, но тогда эта идея казалась вполне разумной — горе способно помрачить сознание. Ни Люси, ни Конни не знали, как отреагировать на мое признание, так что я сама продолжила разговор:
— Но ты права, Люси, все это закончено для меня сейчас, не так ли? Эта часть моей жизни. Вы удивитесь, если узнаете, что только на прошлой неделе я наконец рассталась с целыми мешками, полными одежды для малышей. В конце концов мне пришлось задать себе вопрос — зачем я храню весь этот хлам?
— Может, ты с кем-нибудь познакомишься и у тебя появятся дети, — слабым голосом предполагает Конни. Она ужасно огорчается из-за меня, я это вижу.
Я прямо смотрю ей в глаза, смущая взглядом.
— Нет, не встречу. Во всяком случае, не сейчас. Мне беспокоит то, что я поторопила мальчиков проститься с младенчеством, и оно пролетело. Я смотрю на детские носочки и не могу ни представить, ни вспомнить, как надевала на них такие крошечные восхитительные вещицы. А сейчас они съедают за обедом столько же, сколько и я.
В столовую входит Дейзи. Доносящийся из холла шум усиливается, это говорит о том, что дети готовы
