кем им делиться. Я совершенно не вспоминаю о Белле. А когда все-таки вспоминаю, то говорю себе, что она, наверное, уехала на такси и, кроме того, она не любит, когда люди видят, что ей плохо.
11. ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ МЕНЯ
Амели звонит мне в 8:30 утра. Меня удивляет, что она так задержалась.
— Знаешь, было бы хорошо, если бы ты объяснила, почему бросила Лауру в пабе вчера вечером, — говорит она.
— У меня была причина.
— Какая?
Я смотрю на Филипа, который мирно спит рядом со мной. Он запутался в белом хлопковом одеяле и закопался сразу в три подушки — и выглядит почти как ребенок. Он спит как убитый. Вчера он был в Швейцарии, встречался с клиентом. Его обратный рейс задержали, а такси, выехав из аэропорта, застряло в пробке, так что мы оказались дома примерно в одно и то же время. Как и Амели, Филип удивился, что я так резко свернула мой выход в свет, и спросил, что случилось.
Я ответила ему, что меня просто переполнило желание оказаться рядом с моим мужем и подальше от этого паба, утопающего в сигаретном дыму и запахе алкоголя и полного толстых неряшливых женщин. Я хотела поскорее вернуться в наш чистый, красивый дом, фасад которого смотрит на юго-запад. Я не могла дождаться, когда обниму его и прижмусь к его груди. Филип был в восторге от такого ответа, и мы занялись любовью прямо на лестнице. На этот раз наше желание пересилило привычку к комфорту.
— Я просто хотела быть с Филипом, — искренне говорю я Амели.
Возникает пауза. Амели обдумывает сказанное мной. В отличие от Филипа Амели не купится на лесть и не отстанет, пока не получит вразумительного ответа.
— Почему? Что происходит? — спрашивает она. В ее голосе слышится всегдашняя проницательность, которую мне сейчас не хотелось бы испытать на себе.
Несмотря на то что утро выдалось ясное и теплое и в спальню через окно струится солнечный свет, я покрываюсь мурашками. Я игнорирую ее вопрос и спрашиваю сама:
— В котором часу Лаура вернулась домой? — и вдруг пугаюсь: — Она ведь вернулась домой, правда?
— Ты боишься, что она лежит мертвая где-нибудь в грязном переулке?
— Нет, я боюсь, что она переспала со Стиви Джонсом, — с неожиданной откровенностью выпаливаю я.
— Белла, что происходит? Ради всего святого, почему ты бросила ее в том пабе?
Я вся сомнение. Одиннадцать лет сурового самоконтроля борются во мне со спонтанным импульсом. Могу ли я отбросить в сторону впитавшийся в плоть и кровь жесткий кодекс и сказать правду? Я нежно прикасаюсь к лицу Филипа. Провожу пальцем от брови к подбородку. Мне есть что терять. Я могу потерять все.
Несмотря на случившийся прошлым вечером жадный, энергичный секс, я не уснула, как обычно, глубоким удовлетворенным сном, в то время как Филип выключился, едва успев дотащиться до кровати. Я попыталась читать, но строчки прыгали у меня перед глазами, злобно радуясь тому, что мне не удается отвлечься с их помощью. Я выпила стакан теплого молока, но оно тоже не помогло, оставив только странный, раздражающий привкус во рту. Так я и лежала всю ночь без сна, вспоминая прошлое, представляя будущее. Первое было тягостно, второе — смутно. Помню, что, когда я в последний раз посмотрела на часы, было 5:45. После этого я, наверное, наконец заснула. Звонок Амели вырвал меня из гнетущего сна, в котором я спасалась от преследующего меня Биг-Бена и утопала в гигантской куче собачьего дерьма.
— Амели, можно приехать к тебе? Я не хочу обсуждать это по телефону.
— Кофе уже на плите, — отвечает она, подражая моему многозначительному тону.
Амели открывает дверь. По ее виду понятно, что она не знает, что делать: обнять меня или устроить разнос прямо на пороге.
— Я полагаю, ты попала в какую-то сложную ситуацию?
— Можно и так сказать. Но сначала я хочу выпить кофе.
Амели ведет меня в кухню, где, как она и обещала и как обычно по утрам, на плите стоит кофейник. Она наливает по чашке мне и себе. Не дожидаясь приглашения, я тянусь к свежим французским рогаликам.
Я не знаю, с чего начать, поэтому решаю пока не начинать. Посмотрев в окно, я вижу играющих в саду Фрейю и Дэйви. Курточки у них наброшены прямо на пижамы, ноги обуты в кроссовки. Небрежность их наряда никоим образом не проистекает из того факта, что Амели до сих пор переживает смерть мужа, хотя постороннему наблюдателю и может так показаться. Амели, Бен и их дети, если не собирались куда-нибудь выходить и не принимали друзей, часто ходили в пижамах все выходные. Бен говорил, что это символизирует его освобождение от сурового гнета рабочей недели, — хотя на самом деле он работал дома и над его рабочей неделей не довлел рекомендуемый стиль одежды. После его ухода из жизни Амели продолжила эту богемную традицию. Меня поражает, что она умудрилась сохранить верную пропорцию, изменяя одни привычки, а другие оставляя как есть.
— Амели, что ты обо мне думаешь? — выпаливаю я. Амели смотрит на меня и, наверное, думает, что это идиотский вопрос.
— Куда ты клонишь? — настороженно спрашивает она. Она, вне всякого сомнения, права, что не стала давать разгромную оценку моим действиям и не набросилась на меня с обвинениями.
— Ну, ты хорошо разбираешься в людях. Мы знакомы друг с другом уже шесть лет и прошли вместе через хорошие, плохие и откровенно кошмарные времена… — Я сжимаю ее руку. На ее лице вспыхивает и тут же гаснет улыбка. — Ты, наверное, думаешь, что видишь меня насквозь.
— Я бы так не сказала, — тактично отвечает она. — О тебе трудно составить однозначное мнение. Ты полна сюрпризов.
— Ты так думаешь? Многие люди, внимательно посмотрев на мою жизнь, подумали бы, что она представляет собой пугающий набор клише. Я знаю, люди думают, что я вышла замуж за Филипа только затем, чтобы выбраться из жизненного тупика…
— Какие люди? Чепуха, — говорит Амели. — Всем видно, что ты любишь его, а он любит тебя. Вы что, поссорились?
Я снова сжимаю ее руку — я не хотела, чтобы она волновалась.
— Я на самом деле люблю Филипа, — настаиваю я. — Я вышла за него замуж не потому, что мне надоело терпеть приставания сексуально озабоченных пьяных посетителей. Но я могу понять, почему они так думают.
— У тебя есть какие-то сомнения насчет ваших с Филипом отношений?
Я делаю глубокий вдох и решаю быть максимально честной. Если я хочу рассчитывать на помощь Амели, я должна все ей объяснить, как бы болезненно это ни было.
— Дело в том…
— Я умираю с голоду.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто меня перебил.
— Доброе утро, Эдди. Ты что-то поздно встал. Наверное, допоздна вчера заигрался?
Эдди настороженно смотрит на Амели. Наверное, он считал, что провел ее, прячась с фонариком под одеялом. Амели не развивает тему — она всегда говорит, что стать хорошей мамой просто: для этого нужно научиться сражаться только в тех битвах, которые влияют на стратегическое соотношение сил. То, что
