Но, видно, было в безупречно поставленном голосе и дружелюбных манерах нечто, раздражавшее фальшью даже самую безмозглую тварь. Несмотря на весь блондинистый шарм и кроткую обходительность, Моррису еще ни разу не удалось убедить кого-нибудь дать ему постоянную работу. В ответ на увещевания пес рванулся, сколько позволяла цепь, ощетинился, встал на дыбы и разразился яростным лаем, разевая красную пасть. Кваме попятился в испуге. Моррис улыбнулся с безопасной дистанции. В конце концов, учитывая прочность цепи, это не та ссора, из-за которой стоит расстраиваться.
– Дьявол, – угрюмо пробасил Кваме. – Это не собака, а злой дух.
А может, и Бобо вот так же «ласково» подлизывается к зверюге, при всех своих законных полномочиях? Нацепив на лицо выражение, в котором, как – надеялся Моррис, были и понимание, и готовность пойти навстречу – и одновременно стаивать свои принципы, он без стука отворил дверь.
Бобо сидел под бутылкой братьев Руффоли, зажатой меж ягодиц фотомодели, в окружении аккуратно подшитых розовых и голубых папок, разложенных веером на серой крышке стола. Левой рукой он держал телефонную трубку, ухитряясь – яростно ковыряться пальцем в зажатом ухе, а правая рука тупым карандашом строчила колонки цифр. На Бобо – был довольно приличный, но, по итальянским понятиям, неважно пошитый костюм. Буднично мерцал монитор «Макинтоша». Ото всей сцены за версту несло вульгарной коммерцией. Довольно гнусный контраст с пафосом – вчерашнего обеда. Надо бы все офисы фирмы перенести в центр города и прикупить побольше комнатной зелени, чтобы было по-итальянски красиво и элегантно. Мебель же лучше всего заказать в Милане.
Бобо тем временем закончил деловой разговор и теперь оправдывался перед Антонеллой, что не сможет подъехать к матери по крайней мере в ближайшие два часа. В компании кризис, сказал он, глянув на Морриса из-под выцветших бровей (глаза у него точь-в-точь как пуговки плюшевого мишки, подумал тот). Нет, позже все объяснит. Он же не просто так где-то шлялся полночи – кризис есть кризис.
Нельзя – так пристально пялиться на Бобо, – призывая побыстрее закругляться – это унизительно. – Потому Моррис принялся демонстративно болтать с Кваме. По-английски.
– Как на вилле, парни в порядке?
Кваме взволнованно понизил – голос:
– Ходят чернее тучи.
Моррис решил не использовать этот материал для каламбура.
– Форбс разнервничался, когда я с ним говорил по телефону, – продолжал он, игнорируя Бобо. – Но ты не волнуйся, все образуется.
– Он просто с ума сходит от злости на Азедина.
– На кого?
– Ну, на старого араба.
– Форбс зол на Азедина? С чего бы?
– Я думал, вы знаете, босс.
– Ничего не знаю.
Только теперь Моррису пришло в голову, что за все десять минут, пока они с Кваме ехали на завод, он не задал ни одного полезного вопроса, настолько его ум был занят осмыслением привалившего богатства. Он буквально истекал слюной в предвкушении денег – которых еще не держал в руках…
– Ну, рассказывай, – произнес он отеческим тоном.
– Значит, Азедин и тот молодой, Фарук… они были… близки…
В этот момент Бобо швырнул трубку. Он свирепо посмотрел на Морриса и Кваме и пролаял:
– Пусть этот грязный ниггер убирается вон. Maledetto! Черт бы их всех побрал, психов чокнутых!
Моррис был в шоке. Если ему порой и случалось подозревать, что другие расы стоят ниже в своем развитии, он никогда не позволил бы себе высказать подобные мысли вслух.
– Вон отсюда! – повторил Бобо.
– Но почему? Пусть остается. Вообще-то теперь, когда синьора Тревизан скончалась, и я становлюсь, хм, полноправным партнером, я решил сделать Кваме своим личным помощником.
Бобо так и вытаращился. Вот бы, подумал Моррис, все старшие братья уродца перемерли в одночасье, и мозгляк отправился бы командовать куриной империей предка. Он бы со своими птичьими глазами- бусинками очень недурственно гляделся в роли главного петуха.
– По правде говоря, я считаю расизм дурным тоном.
– Я сказал, чтобы этот негр выметался из офиса и вообще с завода!
Кваме был в замешательстве.
– Не волнуйся, просто обожди за дверью, – успокоил его Моррис. – Я скоро выйду.
Как только долговязая фигура Кваме скрылась с глаз, снаружи снова раздался истерический лай.
– Прямо взбесился, – пробормотал Моррис, но если и была в его словах некая двусмысленность, то Бобо ее не заметил.
– Ты тоже убирайся. Слышишь? Вы-ме-тай-ся!
Сдается, сопляк постарался как следует накрутить себя перед встречей. – Бобо весь кипел от ярости и в то же время дрожал, как на морозе. Возможно, он был сконфужен оттого, что не ночевал дома, – а это, интересно, к чему бы? Однако прежде всего чертовски странно. С решительным видом Моррис уселся за соседний стол и попробовал собраться с мыслями. Антонелла ошиблась насчет завещания? Может такое быть? Или Цыплак успел уничтожить документ и сочинить другой, по которому он получал все и имел полное право выкинуть Морриса на улицу. Но такой поворот уж слишком походил бы на мелодраму из прошлого века.
