ним. Он был мафиози по рождению и воспитанию - тайная гордость и неисчерпаемый резерв Игнацио Паганини...
Он сидел благоразумный, незаметный и незначительный. В баре парадный настрой аудитории рассеялся, как только кончились речи и тосты за столами. Боковая танцплощадка наполнялась парами. В какой-то момент Валентино увидел Клаудиа и почувствовал вкус сладостного поражения в душе, когда подумал, что вернулся в зал лишь ради нее - он не мог уехать, не повидавшись. Теперь она танцевала с сенатором- демократом от Нью-Джерси, который в это мгновение перечеркнул все либеральные завоевания двух веков и глядел на нее порабощенно - как средневековый крепостной на свою хозяйку из замка.
Когда танец прекратился, Клаудиа осталась на какое-то время на краю танцплощадки, разговаривая с сенатором и его компанией, а затем подошла к столу, где ее ожидал Марио. Тут Валентино перерезал ей путь.
- Хэлло, Долли, - прошипел он со змеиной приторностью.
Она не выразила никакого удовольствия. Валентино был для нее сводником высшей плейбойской компании, который, не будь поддержки падроне, скатился бы до положения зазывалы в борделях рабочих- поденщиков. Она хотела уйти, однако его рука схватила ее за локоть как клещи, а красные глаза сделались вызывающими, готовыми опалить огнем скандала всю аудиторию. Он усадил ее на высокий табурет бара и заказал два двойных джина.
- С тех пор как ты стала амора Марио Паганини, уже не обращаешь внимания на нас, - заявил он.
- Можешь пожаловаться падроне... - рассмеялась она с безграничным сарказмом.
- Я не собираюсь делать ничего подобного...
- А я сделаю, если ты не дашь мне уйти...
- Я тебя силой не держу, - сменил тот позицию. - Я думал, тебе будет приятно выпить со мной стаканчик.
- Мне неприятно, - ответила она ему с безжалостной откровенностью.
- Может, потому, что ты никогда не знала Валентино с хорошей стороны.
- У тебя есть и хорошая сторона? Я ее не заметила...
- Я мог бы тебя ослепить ею, как свет ослепляет бездумных ночных бабочек, - сказал он, кладя свою руку на ее голую спину.
Она в ярости отодвинулась.
- Глупец! Если бы падроне увидел, как ты пристаешь к подруге его сына, убил бы тебя как собаку.
- Я знаю, - понурил голову Валентино. - И, однако, рискую своей жизнью, только чтобы до тебя легонько дотронуться. Разве тебе это безразлично?
- С каких это пор в тебе проснулась физиология? - спросила она, уходя с презрительной улыбкой...
Еще недавно ему было до лампочки ее презрение, поскольку она его совсем не интересовала как женщина. Он считал ее не более чем кокоткой мафии, высшей пробы, конечно. С этой стороны он буквально восхищался ее способностями и часто наслаждался, просматривая на экране и слушая звукозапись, ее эротическими подвигами с попавшими в западню солидными любовниками. Валентино наполняла здоровая эйфория болельщика на захватывающем матче с участием чемпионки.
Так же он рассматривал первоначально и ее связь с его сводным, обреченным на смерть «братом» на яхте и позже в «Плазе». Затем ситуация изменилась: побудительными причинами к этому изменению стали эротические разговоры Марио и Клаудиа, которые записывались на хорошо замаскированный магнитофон в номере «Плазы». Доверенный слуга падроне, Рикардо, обладал соответствующими навыками, чтобы правильно пользоваться устройством в подходящие часы. Прослушивание записей ясно показывало, что Клаудиа буквально наслаждалась своей миссией. Она, конечно, всегда притворялась влюбленной со своими жертвами, но сейчас была другой. Ее нежные, ласковые слова Валентино слышал впервые: их он никогда не встречал в ее репертуаре и не подозревал о них. Можно было подумать, ее дублирует другая - возможно, сама шекспировская Джульетта. Она отдавалась Марио с экстатическими вскриками девственницы, будто в ней каждый раз разрывалась девственная плева. Чувство соперничества Каина к Авелю взорвалось, как склад пороха, в душе Валентино. Это была не любовная ревность, а нечто иное: желание хозяина- властолюбца насладиться, хотя бы однажды, добровольным подчинением своей подчиненной так, как этому радовался Марио с Клаудиа.
- Она станет моей, и скоро, - пообещал Валентино сам себе, зная, что смерть Марио делала осуществление этого обещания наипростейшим… Не такой уж большой запас жизни оставался теперь у его сводного брата.
- Хороший, однако, парень Марио, - говорил как раз в этот момент Игнацио Паганини со скорбной гордостью. - Разве не так?
Карузо пожирал своими осьминожими глазами Клаудиа, которая проходила под их ложей, направляясь к Марио на танцплощадку.
- Если судить по счастливым глазам его дамы, он должен быть очень хорош, - сказал он. - А у меня сегодня вечером опять одна вода вместо дела... Вернее сказать, вышло в сухую...
Незадолго до этого он вернулся в их ложу из уединенного, непроницаемого кабинета, где заперся на некоторое время с имитацией Джин Лори. Философская печаль неудачи гнездилась в его глазах, а его реставрационные любовные надежды трупно пахли.
- Я, кажется, вообще перестану стараться - сказал он со вздохом. - У меня, видишь ли, и врача нет, чтобы он мной руководил...
- А что стало с врачом?
- Готов врач... Оставил нас безвременно.
- Дотторе Кавальеро?
- Дотторе Кавальеро... Ты этого не знал?
- Нет! Ты мне ничего не говорил...
- Позабыл среди других моих важных занятий...
- А когда он умер?
- Он не умер! Мы его убили!
- Зачем?
- В ночь заговора он на свою беду оказался в моем кабинете и слышал мои разговоры с заговорщиками. Он был, кроме того, и свидетелем уничтожения Марчелло. Мы должны были предусмотрительно заткнуть ему рот, на тот случай, если он начнет болтать... Квазимодо послал двух ребят, и те его сбросили на Парк-авеню с двадцать пятого этажа, где он жил... Был еще рассвет, мы не вызвали никакого беспорядка в уличном движении... Не хватало еще, чтобы дорожная полиция на нас обиделась, - разразился он хохотом.
Карузо ожил как феникс из пепла, когда излагал подробности убийства. Его преступная натура была непреодолима, и можно было бы не опасаться, что он почувствует себя безнадежным трупом - как в сексе - до тех пор, пока есть возможность превращать других людей в трупы. Он оставил тему врача и опять вспомнил о Марио с ненасытностью энергичного трупоеда - коршуна индейских некрополей.
- Я хотел бы пригласить твоего сына как-нибудь на уик-энд ко мне домой. Так люди моей «семьи» смогут убедиться в его ценности. Чтобы не думали, будто им подсовывают кота в мешке. - Он имел в виду «в гробу».
- Ладно... - согласился Паганини. - Может быть, я пришлю его послезавтра. Скажу, чтобы взял свою трубу сыграть вам несколько вещичек. Он талантливый парень, неизмеримой ценности!
- Вот этому-то я особенно рад, - сказал Карузо.
Глава 11
Карузо встретил Марио с отеческой добротой, когда тот на следующий уик-энд приехал в его резиденцию.
- Красив мой домик, не так ли? - спросил со скромным бахвальством, когда после официального обеда
