этой борьбой. Так определилось основное содержание научной фантастики тех лет.
Классические произведения того периода «Аэлита» и 'Гиперболоид инженера Гарина' полностью отвечают короткой формуле: борьба, полная напряжений и приключений, победа и вновь борьба за построение социализма.
Научная фантастика тех лет тесно связана с приключениями и детективом. Тот же 'Гиперболоид инженера Гарина' с одинаковым на то основанием можно считать и фантастикой и остросюжетным захватывающим детективом. А «Месс-Менд» Мариэтты Шагинян это уже почти целиком авантюрный роман с некоторыми элементами фантастики: таинственный металл лений, мутный шарик, навевающий сон, свисток, пронзительный звук которого заставляет человека душить самого себя.
Фактически с фантастики начинали свой путь тогда такие, например, писатели, как Валентин Катаев, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Всеволод Иванов и Виктор Шкловский. Эти имена говорят сами за себя. Ефим Зозуля написал рассказ 'Граммофон веков' о машине, возвращающей давно-давно умершие звуки. Илья Эренбург создал знаменитый 'Трест Д. Е.' — роман о гибели Европы, где политическая сатира и фантастика вплетены в головокружительный авантюрный сюжет. Крупнейший советский ученый академик Обручев написал «Плутонию» — роман, соединяющий в себе черты 'Затерянного мира' Конан-Дойля и 'Путешествия к центру Земли' Жюля Верна, но тем не менее удивительно своеобразный и точный. За «Плутонией» последовала 'Земля Санникова'. Обе книги эти не устарели до сих пор. Их с удовольствием читают и перечитывают новые поколения школьников.
О советской фантастике первых лет революции, о фантастике первых пятилеток можно было бы написать отдельную книгу. Наверное, это когда-нибудь будет сделано. Среди наших критиков есть великолепные знатоки этой темы. В этой же книжке едва удастся даже упомянуть все наиболее значительные книги тех лет. Ведь с 1923 по 1930 год в нашей стране было создано не менее сотни научно- фантастических произведений. Это внушительное число даже по сегодняшним меркам.
Конечно, далеко не все эти произведения выдержали проверку временем. Было много подражательных, иногда и беспомощных в литературном отношении книг. Фантастика тогда только нащупывала путь. Рука об руку шла она с приключениями и детективом, считалось, что серьезная идея требует легкого, чуть ли не легкомысленного сюжета. 'Приключения идеи' подменялись просто приключениями, течение мысли заслонялось течением событий.
И все же фантастика росла, крепла, совершенствовалась и была очень разнообразной. Александр Грин создал при Советской власти свои лучшие вещи, взволнованные, романтические. 'Блистающий мир', 'Дорога никуда', 'Золотая цепь' — эти прекрасные книги трудно уложить в прокрустово ложе узкого жанра.
Но вряд ли кто может сказать, что они не фантастичны. Конечно, левитация, свободное парение в эфире над цветущей землей у Грина или, положим, у Беляева имеют различное значение. В первом случае это скорее символ, потребность и способность души, во втором — фантастическое свойство, результат тех или иных совершенно рациональных манипуляций. Просто Грин — фантаст, а Беляев — научный фантаст. Различные ветви одного литературного течения. Грин создает глубоко символическую и таинственную 'Бегущую по волнам', а Беляев — 'Голову профессора Доуэля', о которой известный хирург и писатель- фантаст Амосов сказал, что описываемые в ней операции сегодня уже вопрос морали, а не науки и хирургической техники.
В двадцатых годах были написаны 'Остров Эрендорф' В. Катаева, 'Лучи смерти' Н. Карпова, 'Тайна сейфа' Л. Никулина, «Иприт» В. Иванова и В. Шкловского, «Антибеллум» и 'Лучи жизни' В. Никольского, «Катастрофа» В. Каверина, «Гольфштром» А. Палея и другие.
В основном это был фантастический детектив, развертывающийся на широком фронте классовых битв. Лучи смерти или холодное течение приводили мир на грань катастрофы. В напряженной борьбе прогрессивные силы одерживали верх и оружие оборачивалось против тех, кто готов был сокрушить государство рабочих даже ценой гибели планеты. Это, конечно, упрощенная схема. Но она отлично подходит ко многим произведениям того периода: и к «Месс-Менд», и к «Гольфштрому», и к 'Гиперболоиду инженера Гарина'. Это направление во многом определило и характер советской фантастики последующего десятилетия.
Традиционная для мировой фантастики тема дуализма научного прогресса тоже была затронута советской фантастикой. Еще в классическом «Франкенштейне» Мери Шелли показала, как научное открытие оборачивается теневой стороной, грозящей людям неисчислимым бедствием. С тех пор эта формула постоянно использовалась фантастами… 'Тень и блеск' Джека Лондона, близкая ей по проблематике повесть Уэллса «Человек-невидимка», 'Остров доктора Моро' того же Уэллса, 'Возвращение со звезд' Лема и 'Четвертый ледниковый период' Кобо Абэ — это все различные воплощения 'франкенштейновской формулы'.
Она же легла и в основу такого романа о вызванной научным открытием катастрофе, как, к примеру, 'Аппетит микробов' А. Шишко. Но советский писатель не ограничивается тем, что показывает уничтоженный чудовищной катастрофой Париж. Для него такая катастрофа является поводом для бунта во французских казармах, который заканчивается свержением буржуазной власти. Здесь налицо как бы смешение жанров советского романа фантастических приключений, о котором уже говорилось, с романом- предупреждением.
Проблемы научного поиска тоже нашли своих выразителей. В интересных романах В. Орловского 'Бунт атомов' и 'Машина ужаса' говорится и о цепной ядерной реакции в атмосфере, и о машине, излучающей волны ужаса. Потом эту тему подробно разработал А. Беляев в романе 'Властелин мира'.
Александр Беляев — одна из наиболее крупных фигур в нашей фантастике. Кажется, не было такой научной проблемы, такой буквально носящейся в воздухе идеи которая бы ни привлекла его внимание. Он писал о передаче мысли на расстоянии ('Властелин мира'), о космических путешествиях ('Прыжок в ничто'), искусственных спутниках ('Звезда КЭЦ'), проблемах синтетической пищи ('Вечный хлеб'), роковой для фантастов Атлантиде ('Последний человек из Атлантиды'), левитации ('Ариэль'), радио ('Борьба в эфире), переделке человеческой природы ('Человек-амфибия') и т. д. Его интересовало, что случится, если замедлится скорость света, человеческая индивидуальность будет перенесена в организм слона, глаза обретут способность видеть электрический ток…
Далеко не все его произведения равноценны. Время во многом опередило самые смелые его прогнозы. Но на лучших книгах Беляева воспитывались поколения советских детей. Его творчество — одна из наиболее заметных вех в развитии советской фантастики. Беляев уступал А. Толстому и в литературном мастерстве и, может быть, в оригинальности идей. Но по широте разработки темы, по глубине писательской эрудиции, научной выдумки с ним мало кто мог сравниться. Неповторимая муза Александра Грина оказала слабое влияние на советскую научную фантастику. Зато влияние А. Беляева и А. Толстого было колоссальным.
Большое место в фантастике тех лет занимала и утопия. Повесть А. Богданова 'Инженер Мэнни', которая значительно уступала по художественному мастерству и оригинальности идей более ранней его 'Красной звезде', переносила читателя на Марс, выбранный писателем в качестве социологической модели будущего Земли. Технократический социализм Богданова, построенный в процессе постепенной эволюции, выдвигался им в качестве единственного пути развития.
О каком просветительстве или эволюционизме можно было говорить после штурма Зимнего, иностранной интервенции, жестоких боев гражданской войны?
Участвовавший в разгроме Колчака молодой красный комиссар Вивиан Итин возвращается к своей недописанной повести, начатой еще в 1916 году. Но разве теперь можно писать ее как в 1916 году? Не только мечта, но и живая действительность диктуют теперь писателю, как он должен показать общество будущего. Да и сама мечта обрела вдруг четкие грани реального, близкого, научно предвидимого.
'Страна Гонгури' Итина вышла в свет уже в 1922 году, Главный герой ее революционер Гелий засыпает в тюремной камере накануне казни, а просыпается ученым Риэлем в стране Гонгури, где свободные гордые люди живут в огромных дворцах, окруженные творениями искусства и совершеннейшими достижениями науки. Эти люди отправляются в космические экспедиции и проникают в тайны материи. Итин создал развернутую утопическую эпопею, совершил первую в советской фантастике попытку нарисовать мир будущего. Он писал свою книгу в те дни, когда только-только закончилась гражданская война, когда не хватало ни хлеба, ни топлива. Такова участь фантаста, таковы странные законы его творчества. И Эдгар По
