быть, и «позже», кто знает, здесь было поле, поросшее полынью и лебедой.
Посыпанная блестящим янтарным песком дорожка вела в глубь сада. Мы медленно пошли мимо буйных кустов олеандра, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться мраморным бассейном, в котором рос индийский лотос и весело резвились фиолетово-оранжевые амазонские рыбы, или прекрасной клумбой с какими-то причудливыми, неземными растениями. Их листья отсвечивали синим металлом. Все было как в сказке. Я чувствовала слабый и настойчивый сладковатый и чуть ядовитый запах влажных магнолий. В густой тени листьев загорелись какие-то фосфорические шары. Тихо жужжали запоздалые пчелы, и ветер звенел ребристой жестью пальмовых вееров.
Мы ни о чем не говорили. Мы просто шли, взявшись за руки, испуганные и очарованные, как дети, попавшие в сказку.
Дорожка привела нас к великолепной арке, сделанной из дымчатого горного хрусталя. Арка, вероятно, представляла собой нечто вроде входа в сказочный парк, из которого мы только что вышли, хотя забора нигде не было.
Мы прошли под аркой. Я уже было собралась спуститься по горящим в закатном огне родонитовым ступеням ведущей куда-то вниз лестницы, как Дьердь осторожно остановил меня. Молча он указал на золотые огоньки, перебегавшие в самой толще горного хрусталя. Мы вернулись и подошли к арке. Как только наши шаги коснулись черного зеркала ее основания, огоньки, точно повинуясь чьему-то приказу, выстроились в золотые созвездия слов:
Еще там, в саду, возле запущенного здания лаборатории, я начал смутно понимать происшедшее. Доагомное состояние… Что будет после атомов?.. Все это были не праздные вопросы мятущегося ума. Неужели мы не можем преодолеть ограниченность нашего мышления, неужели наше воображение не сможет осмыслить эти категории!.. Мне казалось, что сможем, но мысли мои бессильно расплывались. Нужно было не дать мыслям расползтись. Это было похоже на строительство песчаной башни. Каждая новая черта, каждый увиденный признак — это песчинка. Но когда песчинок собирается много, башня обрушивается. Итак, со Временем что-то не ладно. Почему? Я бы не был физиком, если сразу же не подготовил (хотя бы в первом приближении) ответ на этот вопрос.
Прежде всего, если время для нас с Ириной текло не так, как для остальных — а это очевидно, — значит, мы просто вышли из общей земной системы. Но мы никуда не улетали с Земли, мы отнюдь не были космонавтами-релятивистами, для которых бешеная скорость звездолетов замедляла по сравнению с земными часами время. В этих противоречивых логических построениях что-то крылось. Это было единство и борьба противоположностей, которые хранили мучительно искомую нами тайну. Но какую? Я сделал усилие и заставил себя продолжать этот трудный поединок с Неизвестным. У меня был еще один опорный пункт — это цепная реакция. Мы экспериментировали с гравитацией, а следовательно, и с кривизной пространства. Ведь еще со времени Эйнштейна известно, что гравитация есть не что иное, как степень прогнутости пространства. Кроме того, мы экспериментировали и со временем так же, потому что течение времени зависит от гравитации. Чем сильнее искривлено пространство, тем медленнее течет время.
Стоп! Стоп! Здесь что-то есть. Нужно остановиться и попытаться подвести итоги…
Значит, так: у нас что-то произошло с течением Времени. Вопрос лишь в том, быстрее или медленнее текло для нас время, чем для всех, кто оставался в период нашего эксперимента за пределами стенда, то есть для всех остальных людей.
Не нужно специальных знаний, чтобы дать на этот вопрос однозначный ответ. Время текло для нас медленнее. Во-первых, по нашим часам эксперимент длился меньше секунды, но, когда он закончился, мы обнаружили такие изменения, которые накапливаются за десятилетия, если не за столетия. Впрочем, об этом лучше пока не думать. Слишком страшно предположить, что столетия прошли вокруг нас одной лишь вспышкой поля доатомного состояния.
Поэтому лучше продолжить мою логическую атаку. Итак, во-вторых… Что же это за «во-вторых», которое докажет, что время на стенде почти остановилось? Оказывается, это «во-вторых» может спокойно обойтись без того, что я назвал «во-первых». Оно способно сразу же убедить любого физика. Суть в том, что, спасая себя от начавшейся цепной реакции вырождения атомов, мы замкнули вокруг себя Пространство… То есть довели до максимума гравитацию, а значит… остановили Время.
Да, мы остановили Время!
Опять подведем итоги. Мы получили доатомное состояние материи в условиях чрезвычайно замедленного хода времени. Но что это значит? Как это осмыслить, как объять это воображением и уложить в привычные слова? У меня сразу же возникло представление, гипотеза, я не могу сказать, что она истинна, но отказаться от нее пока нельзя. Она хоть что-то объясняет.
Я представил себе доатомное состояние в условиях замедленного хода времени, как нечто, набитое еще не рожденными, виртуальными элементарными частицами. Вроде знаменитого «моря Дирака». Это «море» — своего рода рубеж, по одну сторону которого лежит привычный нам мир с его пространством и Временем, а по другую — антимир, с зеркальным пространством и обратным ходом времени. В нашем мире галактики разлетаются, в антимире — сбегаются. А граница — это доатомное состояние, это нуль Времени, это нуль Пространства. Люди, которые жили после наших с Ириной современников, а возможно, даже именно наши коллеги не могли этого не понимать. Отсюда золотая надпись: «Ушли в нуль—пространство». Наша жизнь не была напрасной, по нашим следам пошли другие, смелые и влюбленные, дерзнувшие восстать против власти Времени, бросившие вызов смерти.
Мы спускались с Ириной по родонитовым ступеням туда, где в синем сумраке дрожал бесчисленными огнями незнакомый и прекрасный город. Как космонавты, вернувшиеся с далеких планет, перешагнувшие бездну Времени, шли мы на встречу с нашими потомками. Мы никуда не улетали с Земли, и вместе с тем никто из людей никогда не был от нее дальше, чем мы в то звездное мгновение, которое вспыхнуло для нас огнем сожженных десятилетий. Мы медленно шли к незнакомым и очень близким людям. И я думаю, что они ждали нас. Надпись внутри хрустальной арки: «Решено не возводить в нем зданий и не прокладывать энерготрасс…» Они хотели, чтобы ничто не смогло помешать нам возвратиться из нуль—пространства домой.
— А почему ты думаешь, что они ждали нашего возвращения? — спросила меня Ирина.
Я сразу же ответил ей:
— Просто они подсчитали период полураспада вещества в наших аккумуляторах. Поэтому они знали, когда иссякнет энергия, питающая замкнутое гравитационное поле. Электроэнергия требовалась нам лишь как первоначальный импульс, в дальнейшем же поле существовало только за счет омега-частиц. Впрочем, кому я это объясняю?
Я засмеялся.
Ирина молча смотрела мне прямо в глаза.
— А я просто знаю, что они ждали нас, Не могли не ждать.
КОНГАМАТО
Сначала мне показалось, что под нами летит другой самолет. Потом я понял, что это наша тень. Она скользила по белому облачному экрану, четкая и стремительная, окруженная радужным кругом. Лихой силуэт самолета и семицветный сверкающий ореол казались эмблемой неизвестной, конкурирующей авиакомпании. Эмблема становилась все больше и больше. На какое-то мгновение она качнулась, заслонила
