вместе.
— Буду очень рад. Но… мне нужно представиться в Горном управлении.
— В Хартуме работают только до двух. Так что потерпите до завтра.
Наш «кадиллак» остановился в куцей тени толстоствольных и коротколиственных пальм. В черном зеркале вертящейся двери блестел черный лак машины. Загорелое лицо Пирсона казалось там еще более темным. Я понял, почему оно мне сразу показалось знакомым. Пирсон был удивительно похож на Стенли. Не хватало только усов.
Я приподнялся было с сиденья, но мягким прикосновением руки Пирсон удержал меня на месте. Низколобый курчавый шофер в белой рубашке открыл дверцу и, сделав шаг назад, подождал, пока мы вылезем.
— Благодарю, господин, — сказал он у меня за спиной.
Толкнув дверь, мы прошли в прохладный и темный холл. На потолке вертелся огромный пропеллер. Пальмовые жалюзи в незастекленных окнах дышали легко и ровно, как паруса фрегата. Над конторкой портье горел голубоватый фонарь. Витал сладковатый чад подгорелого масла. Жужжал вентилятор. Шуршали шины. Трещали цикады.
— Оранж? Манго? Шербет?
К нам подскочил молоденький бой. На голове у него был огромный поднос, покрытый торчащей, как айсберг, накрахмаленной салфеткой.
— Рекомендую манго, — сказал Пирсон.
Удерживая языком скользкий ледяной кубик, я медленно тянул удивительный сок. На меня дышали ароматом тропические леса и реки, цветущие, как сказочные сады. Зубы ныли от холода, нёбо покалывали нежные пузырьки. Медленно от горла к ногам опускалось тающее прохладное облако, высыхал разгоряченный лоб, оседала усталость.
Откуда-то издалека доносился приглушенный рокот и чьи-то слова:
— Ваш ключ, господин.
— До вечера, сэр. Отдыхайте.
— Бой! Проводи господина.
У себя в номере я увидел забытую кем-то книжку. Она раскрылась как раз на описании болот Оберры. Такое совпадение показалось мне знаменательным. Я принял душ и, развалившись на тахте, принялся за чтение. На книгу падала полосатая тень окна. Пахло акацией.
…Четыре дня наш маленький пароходик тащился по Белому Нилу. Наконец, после короткой остановки в Миаге, мы вошли в мутные малахитовые воды Бахр-эль-Джебеля. В период летних дождей река вышла из берегов и превратилась в бескрайнее озеро. Сейчас вода медленно возвращалась в свое русло. Быстрые струйки сплетались в тугие косички, закручивались штопором в темных водокрутах. Навстречу плыли бесчисленные острова из водорослей и папируса.
Чернокожий матрос в грязном голубом берете с огромным помпоном то и дело мерил дно. Быстрое течение вырывало багор из рук и не давало ему погрузиться даже наполовину. Но с сонным упрямством, полузакрыв маслянистые с фиолетовыми белками глаза, матрос продолжал заниматься своим бесполезным делом.
Берега были заболочены. Пятиметровая слоновая трава походила издали на милую сердцу окскую осоку. И нужно было некоторое усилие, чтобы представить себе, как проплывают в светло-зеленой мгле мимо погруженных в воду сочных листьев бронированные крокодилы, фантастические чешуйчатники, удивительные живые локаторы — мормирусы.
На палубу вышел Пирсон. Раскрыл шезлонг, Подвинул его в густую тень, отбрасываемую рубкой. Достал кожаный портсигар с неизменными портагос. Аккуратно обрезал сигару. Медленно выпустил струйку крутого осязаемого дыма.
— Если бы вы знали, сколько гибнет там рыбы! — Пирсон махнул рукой в направлении берега. — Вы видите черно-белые точечки? Вон там, левее. Видите? Это исполинские аисты абумаркубы с клювами, похожими на молот. Они охотятся за рыбой. Когда уходит вода, рыба запутывается в травах, остается в бесчисленных ямах. Туземцы таскают ее огромными, как цистерны, корзинами…. Потом приходит очередь солнца. Вода в ямах нагревается и протухает, просачивается в почву, испаряется. Все реже вздрагивают засыпающие рыбы. Жирно поблескивают в мутной жиже их обнажившиеся спины, подрагивают склеенные тиной спинные плавники. Абумаркубы не спешат. Медленно бьют они рыб страшными клювами. Раз, другой, пока рыбы не перестают трепыхаться. Я видел, как корчились в грязи и одурело ловили воздух большущие электрические сомы. Это незабываемое зрелище… Вот так и на людей обрушивается несчастье-внезапной неотвратимо. Бьемся, трепыхаемся… М-да. Впрочем, все это пустяки. Болота Бахр-эль-Джебеля ни в какое сравнение не идут с Оберрой. Вот где настоящий ад! Помните Рембо? «Там, где змеи свисают с ветвей преисподней и грызут их клопы в перегное земли». Удивительно точно сказано… Но если бы только змеи…
— Что вы имеете в виду?
— Так… — медленно и задумчиво протянул он. Потом, точно проснувшись, улыбнулся. — Но все это, наверное, негритянские сказки…
— О чем вы? Какие сказки?
— Простите ради бога. — Он вновь улыбнулся светло, искренне. Вздохнул, точно прогнал какую-то тяжесть. — Я просто увлекся, задумался и говорю вслух. А сказок о фантастических чудовищах еще наслушаетесь! Туземцы суеверны и склонны к мистике. Это неотъемлемо африканское. Не очень-то верьте всему, что вам здесь расскажут. Послушать их, Оберра — это фантастическая страна. На самом же деле — огромное жаркое болото, гниющее и зловонное. Нефти, наверное, нет ни в Оберре, ни в Капоэта, но если ее искать, так только в Капоэта.
Пирсон засмеялся. Но мне было как-то не по себе. Он явно чего-то недоговаривал. Слишком резок был переход. Словно Пирсон обманывал самого себя, выставляя скептицизм и самоутешение против каких-то неизвестных мне грозных фактов. От этого разговора у меня осталось впечатление, будто я на миг увидел в темноте мерцающее покрывало какой-то тайны, но внезапно включили электрический свет, и все исчезло. Осталась только резь в глазах.
Загудел встречный пароходик и проплыл мимо, шипя и хлюпая. Отдаленным эхом отозвались травы. Трубили невидимые слоны, ревели гиппопотамы, плакали чибисы. Тропический закат разметался в полнеба. В голубовато-зеленом воздухе нервным, подрагивающим полетом кружились летучие мыши.
— Да… красиво, — протянул Пирсон, — страна фантастических происшествий и удивительных существ, расположенная вдоль берегов большой сказочной реки… Это Бенгт Берг. Вы читали Берга?
— Нет.
— Блестящий исследователь и чуткий художник. Эта страна поразила его и властно привязала к себе. Здесь, словно мыши в осоке, бродят в зарослях тростников тысячные стада слонов.
Пирсон бросил сигару за борт. Окурок зашипел и исчез в красной, как кровь, воде, затянутый под днище.
— Интересно, — пробормотал Пирсон, уходя в свою каюту, — что имел в виду Берг, говоря об удивительных существах?
С реки поднималась легкая и нежная прохлада. Береговые травы полиловели. Венчики папируса темнели на фоне заката силуэтами укропных зонтиков. Пахло сыростью, тмином и плесенью. Плескалась вода. Слоновой тушей дыбилось на корме укрытое брезентом оборудование. Смуглые лица матросов отсвечивали красными отблесками. Они играли в кости, варили густой кофе. В камбузе сиротливо чадил мангал. Кок был на палубе. Повернувшись спиной к закату, он справлял вечернюю молитву, доставая лбом до самого коврика. Руки его блестели от жары, оливкового масла и усердия.
До Джубы оставалось еще шесть дней пути. Там ожидали рабочие, письма, газеты и вертолет, который должен был доставить нас в Капоэта.
Капоэта, Капоэта… С чего начать разведку — с Капоэта или с Оберры? Сказочная страна! Эта сказочная страна рвались в двадцатый век. Ей нужна была нефть. И от меня, молодого советского геолога, она ждала ответа,
Капоэта или Оберра? Оберра или Капоэта? В воздухе запели тончайшие струны комариных скрипок. Нужно было надевать противомоскитную сетку. Я прошел в каюту. Пирсон уже спал.
