пять двойных испанских пистолей. Ровно половина.
— Знаю, — кивнул ему Рэне, ловко убирая мешочек, который словно растворился под его ладонью.
— Знаете? — недоверчиво улыбнулся гость.
— Я все знаю, — все так же серьезно ответил парфюмер.
«Дельный мужчина, — с растущим уважением подумал капитан, — умеет себя подать. Недаром он при королеве-матери, как Локуста при Нероне. Скольких уже отравил, а никто худого слова про него не скажет».
— Не надо так думать, — тихо сказал Рэне. — Давайте лучше поговорим о деле.
Капитан вздрогнул. Потом натянуто рассмеялся.
— О деле так о деле, дорогой мэтр. Вы сумеете найти избранника?
— Да.
— Что вам для этого нужно?
— Мне известен день его рождения, теперешний возраст и знак зодиака, под которым он появился на свет. Большего пока не требуется. Я составлю гороскоп и сверюсь со своей картотекой. Может быть, в ней уже есть такой.
— А если нет?
— Поговорю со старшиной цеха алхимиков.
— Дворянин может и не состоять в профессиональном союзе, — задумчиво протянул капитан.
— А я могу прибегнуть к помощи иных сил, — перебил его Рэне.
— Вы имеете в виду…
— Не надо произносить этого, — остановил капитана Рэне. — Вы можете неосторожным словом породить в астрале враждебных ларв. Они помешают нашему делу.
— Хорошо. А когда вы найдете его, что нужно будет делать мне?
— Постарайтесь добыть для меня кусочек его одежды, волосы и кровь. Тогда задуманное удастся.
— Вы верите этому документу?
— Я верю всему, что связано с рыцарями Креста и Розы. Это гораздо серьезнее, чем некоторые предполагают.
— Хорошо, мессир. Я готов беспрекословно повиноваться вам. Вы разбираетесь во всем этом гораздо лучше меня.
— Благодарю вас, капитан. Оставьте мне свой адрес, чтобы я мог известить вас в случае надобности.
— Я буду жить в Лувре. У брата.
— Тем лучше. Передайте мои почтительнейшие чувства господину коннетаблю.
Они раскланялись, довольные друг другом. Мэтр Рэне проводил гостя до дверей, как будто знал, что они уже не встретятся в этой жизни. Он обязан был знать это, поскольку по особому приказу уже составил гороскоп капитана. Капитан родился под знаком Сириуса, или, как его именуют несведущие люди, Собачьей звездой. Он сделал свое дело, и часы его были сочтены.
Но не только звезды не благоприятствовали капитану. Он слишком много сделал для тайного ордена, слишком многое знал. Звезды могут перемениться. Но люди навряд ли. Они обычно не прощают опасной вины осведомленности…
С этого дня никто более не видел на парижских улицах высокого человека в малиновом плаще. Его худая, как борзая, белая английская лошадь тоже пропала бесследно.
Но прежде чем пуститься в свой последний путь, капитан провел приятную ночь в Лувре. Почти до рассвета пировал он с любимым братом своим — коннетаблем Франции. Но за игристым анжуйским и терпко-красным бургундским вином не забывал о только что полученных секретных инструкциях. Записка, которую он по прочтении сжег, таинственным образом оказалась в кошельке с оставшимися пистолями. Поскольку после посещения мэтра Рэне капитан ни с кем не общался, оставалось предположить, что записку ухитрился сунуть смуглый и гибкий, как вороненый клинок шпаги, парфюмер. Он проделывал и не такие чудеса, так что все было в порядке.
Отяжелевший и утомленный, капитан забылся на какой-то часок в постели одной из фрейлин. Сон его был тревожен и дик. Он вырвался из него, как из подвала, наполненного сизым угарным дымом. Голова казалась распухшей, заплывшие глаза слезились от синюшного света окон. Он с трудом разлепил веки. Вспомнил записку. На какой-то миг усомнился в том, что действительно прочел ее и сжег потом в камине.
В странном таком состоянии очумелости выехал он из дворца, не попрощавшись с братом. Миновал посты швейцарцев, глубоко и шумно вздыхая от сосущей под самой диафрагмой пустоты. Только на печальной площади Сен-Жен-ан-Грев немного пришел в себя. Над пустыми виселицами кружились голодные вороны. Каменные столбы с перекладинами, заржавленные крючья и страшные в своей неподвижности колеса пробудили тошноту под сердцем. Часы на церкви святого Иакова пробили семь раз.
Он поехал по улице Сент-Антуан к городским воротам. Оттуда начиналась дорога на Венсен и Монтрей. Не слезая с лошади, шепнул пароль лейтенанту стражников. Заскрипели цепи, и медленно опустился подъемный мостик. Неистово кричали петухи, задирая затянутые пленкой глаза к разгоравшемуся небу.
Одиноко и гулко прогрохотали подковы по дубовым доскам. Очутившись за городским валом, по другую сторону наполненного зацветающей водой рва, капитан плотнее завернулся в теплый и столь заметный плащ свой фландрского малинового сукна и легонько пришпорил лошадь. Не слишком шибко скакал он по пустынной венсенской дороге. Солнце било прямо в спину, и странная удлиненная тень скользила по пыльным мостовым. Всего лишь несколько минут могли бы изменить его судьбу. Несколько минут, несколько лишних поцелуев юной жеманной фрейлины. Но он поспел к Венсенским воротам как раз вовремя, чтобы именно в эту минуту покинуть Париж. Чтобы именно в этот, а не какой-нибудь другой момент проскакать мимо якобитского аббатства и налететь на выскочившего из-за поворота всадника.
Лошади заржали и поднялись на дыбы. Капитан вылетел из седла и грохнулся в девственную пыль. Молодой поэт и ученый де Мирабо, прославленный потом под именем кавалера де ла Ну, именно в этот роковой миг оказался на пути капитана. Каким-то чудом он удержался в седле. И это решило дело. Если бы он вот так же, морщась от боли, с ослепшим от пыли лицом, пошатываясь, встал рядом с еще дрожащей лошадью, встреча эта могла закончиться мирно. Но кавалер де Мирабо не упал. И разъяренный капитан, подхлестываемый болью и физиологическими последствиями бурной ночи, не услышал учтивых слов извинения.
— Придется вам повернуть коня, сударь! — слегка заикаясь от бешенства, сказал капитан. — Вы держали путь в Париж, но я вынужден просить вас поехать со мной к Венсенскому лесу.
— Как вам будет угодно, сударь! — Вольдемар де Мирабо гордо вскинул голову и подтянул поводья…
Они спешились у старого дуба. Сбросили плащи, расстегнули колеты. Оставшись в одних рубашках, померили клинки. Шпага капитана оказалась длиннее на целую ладонь, и он предложил обменяться оружием.
— Я привык к своей шпаге, — ответил де Мирабо. — И если вы по-прежнему намерены драться, сударь, то мы можем остановиться на поединке с кинжалом и шпагой.
— Я принимаю ваши условия! — капитан поклонился и вынул андалузский кинжал.
Де Мирабо отвесил ответный поклон, бросил на траву шляпу и встал в позицию.
Утренний туман таял в прорывающихся сквозь листву лучах. Лошади мирно щипали росистый клевер.
Дуэлянты сшиблись в четыре клинка и, резко оттолкнув друг друга, отпрыгнули назад. Де Мирабо понял, что не устоит перед таким противником. Он сделал ложный выпад с четвертой позиции и попытался достать капитана кинжалом, но тот ловко ушел в сторону. Он легко отражал самые стремительные атаки, почти не сходя с места. И когда кинжал де Мирабо ударил о рукоять капитановой шпаги, могучий рывок снизу почти подбросил кавалера в воздух. В то же мгновение он получил укол в плечо. Раскаленная боль прожгла тело. Де Мирабо пошатнулся, безотчетно защищая раненое место шпагой. Кинжал его выпал из
