карт-бланш — «на свой страх и риск» конечно, но со скрытым участием, теплоту которого он чувствовал. Его испугала мысль, что на этом все могло и закончиться. Снова трупы, снова преступления, жертвы и виновные… Возможно убийство мадам де Рюиссек и предали бы гласности, но результат остался бы тем же: тело подняли бы и предали земле со всеми почестями. На самом деле так и случилось, и Николя единственный держал в руке тоненькую нить Ариадны, которая, возможно, поможет что-то обнаружить и разоблачить виновных.
Удобно устроившись в карете, Николя принялся наблюдать за прохожими, пытаясь понять выражение их лиц и представляя, о чем думает эта людская масса, называемая народом. Он пытался сохранить в памяти их манеру одеваться, облик и манеры. Когда-нибудь он сможет примерить их на других конкретных людей и установить таинственные связи с помощью интуиции. Его знание человеческой натуры стало значительно глубже благодаря расследованиям, этим живым архивам. Вид мрачной толпы у Бастилии прервал размышления Николя. Однажды он навещал там своего друга Семакгюса, бывшего в заключении. Николя снова почувствовал сырой холод старой крепости. Карета свернула направо и поехала вдоль Сены. Крепость исчезла из виду.
Незаметно город сменился окрестностями. Стараясь не отвлекаться на виды за окном, Николя попытался вспомнить все, что ему было известно о маркизе де Помпадур. Хорошо информированные домашние месье де Ноблекура кое-что ему рассказали. К их словам можно было прибавить полицейские отчеты и письма, вскрытые секретным отделением полиции. Памфлеты, пасквили и стихи, полные оскорблений и непристойностей, создавали яркую картину. Все говорили, что маркиза слаба и больна от постоянного волнения и страха. Король, никогда ее не жалевший, требовал ее присутствия на вечерах, поздних ужинах, представлениях и во время его бесконечных поездок, особенно в сезон охоты. Слишком обильная пища вредила ее слабому желудку. Семакгюс рассказывал, что в угоду своему любовнику она злоупотребляла возбуждающими средствами, которыми ее снабжали лекари-шарлатаны, и это не считая непомерного количества шоколада и пряностей.
Но, по общему мнению, более всего здоровье маркизы подтачивал страх «другой женщины», той, что сможет подобрать ключ к этому особенному человеку, чью скуку так нелегко было развеять. Она дошла до того, что сама подбирала себе соперниц — соблазнительных, но простодушных, — она могла не бояться, что кто-то из них сможет влиять на короля. В данный момент, несмотря на все предосторожности, ее волновала мадемуазель де Роман — она слыла умницей и интриганкой.
Месье де Лаборд, всегда предпочитавший отмалчиваться, все же согласился в узком кругу повторить слова одной из подруг фаворитки. Пытаясь ободрить маркизу, та сказала: «Он любит вашу лестницу. Он уже привык подниматься по ней и спускаться». К тому же в отношениях короля и маркизы больше не было страсти; ее сменили вялые дружеские ссоры.
К страху потерять короля добавлялся постоянный ужас повторения покушения Дамьена. Фаворитка не могла забыть, как ее чуть не изгнали из дворца в то время, когда здоровье короля было под угрозой, и как дофину и сторонникам королевской семьи удалось помешать ей видеться с королем во время его лечения. Что до народа, он считал маркизу одной из трех главных напастей, грозивших королевству — вместе с голодом и войной. Улицы открыто выражали свой гнев и грозились убить ее.
Николя не так давно уже представили маркизе, и она показалась ему простой и доброжелательной. Месье де Лаборд, видевший ее каждый день, разделял это мнение и, судя по его словам, маркиза не была ни транжирой, ни скупердяйкой, и ее траты, хотя и довольно значительные, находили достойное применение, в основном в области искусств. Было верно, что ее пансион и доходы были значительно выше той суммы, которая требовалась на содержание дома и страсть к меценатству. Говорили, что она получила от короля право подписывать от его имени казначейские векселя и не давать отчета об их использовании. Она владела многочисленными поместьями, от далекого Менара до ближайшего Бельвю, на полпути между Парижем и Версалем, выстроенного на земляной насыпи и возвышавшегося над Севрским мостом. Мадам де Помпадур везде предпочитала высокие позиции.
Карета двигалась вдоль реки. Вид из окна представлял собой приятный для взгляда ансамбль из кабачков и небольших ферм, изобилующих скотом, который выращивали специально для прокорма столицы и который обильно снабжал окрестные сады и огороды навозом. Фруктовые сады и оранжереи тянулись по обеим сторонам дороги. Эти виды безмятежной сельской жизни привели Николя в хорошее расположение духа. Размышляя по дороге, он хорошо подготовился к встрече, повода для которой он пока не знал, но которая, судя по всему, была вызвана исключительными обстоятельствами. Даже месье де Сартин, всегда щедрый на советы, был совершенно озадачен и предпочел промолчать.
У въезда в Шуази Николя попросил остановить карету перед маленьким нарядным кабачком: его соблазнил вид фасада, увитого виноградной лозой, на которой еще сохранились увядшие гроздья урожая этого года. Усевшись в натопленном зале, Николя попросил кувшин молодого вина — свежего, по вкусу напоминавшего только что выжатый виноградный сок. Он отрезал себе несколько кусочков ветчины от окорока, висевшего над камином, и отломил свежего хлеба. Напиток приятно удивил Николя. Он ожидал, что ему подадут обычный пикет[16], но прозрачное пионово-красное вино превосходило своей свежестью и ароматом дикую смородину. Николя вдруг подумал, улыбнувшись из-за неуместности этой мысли, что лучшим сравнением был бы аромат смородины, раздавленной на шубе из хорька. Он с самого детства хранил в памяти этот запах маленького хищника: у маркиза де Ранрея было пальто с воротником из хорька, и ничто не могло заглушить вонь от его шкурки. Собаки никак не могли его пропустить и всегда принимались лаять и цепляться зубами за полы пальто.
Неожиданно внимание Николя привлек молодой человек в форме королевского гвардейца, который сидел за соседним столом и наблюдал за ним, но под встречным взглядом тут же отвернулся. Николя удивился его присутствию здесь без всякой видимой причины: короля не было в Шуази, но, в конце концов, то, что полагалось королю, могло быть полезно и для его фаворитки.
В половине второго Николя снова пустился в путь и, не торопясь, подъехал ко дворцу. Экипаж остановился у великолепной серой решетки ворот, за которыми открывалась широкая аллея, с деревьями, посаженными в два ряда с каждой стороны. Николя заметил множество тропинок, ведущих к соседней деревне. Впереди возвышался дворец, также обрамленный с каждой стороны двумя рядами деревьев. Слева в огромном здании размещались комнаты для прислуги и конюшни. Николя направился к центральной части дворца, где на высоких ступенях его уже, похоже, ожидал человек с тросточкой в руке. Он приветствовал Николя со всеми почестями.
— Несомненно, я имею честь говорить с господином Николя Ле Флошем?
— Ваш покорный слуга, месье.
— Я — управляющий дворца. Моя хозяйка велела мне сопровождать вас. Она немного слаба и примет вас позднее.
Управляющий повел Николя к часовне. Там он мог полюбоваться статуей святой Клотильды работы Ван Лоо, напротив могилы святого Мартина. Затем они посетили парадные комнаты замка, главную галерею, украшенную зеркалами и картинами с батальными сценами битвы при Фонтенуа кисти Парроселя. Николя подумал, что маркиза выражала свою преданность королю даже в убранстве своего жилища. Столовая была украшена шестью видами королевских дворцов, а буфетная — сценами охоты. Война, архитектура и охота — любимые занятия короля — все были отражены в интерьерах дворца. Проводник Николя вывел его на улицу, чтобы полюбоваться видом с террасы — главной гордостью того места. Под ногами Николя неспешно текла Сена. Центр павильона, летом служившего столовой, находился на некотором возвышении. Их догнал запыхавшийся лакей: маркиза де Помпадур желала видеть месье Ле Флоша.
Его провели в серо-золотистый будуар. Шторы были опущены, и комната тонула в полумраке. Несколько поленьев догорали в камине из белого мрамора. Когда Николя вошел в комнату, ему навстречу выбежал маленький черный спаниель и, быстро, но тщательно обнюхав незнакомца, принялся скакать вокруг него. Эта игра отвлекла внимание Николя.
— Месье Ле Флош, — произнесла маркиза, — я рассчитываю на вашу преданность, и вижу, что Бебе со мной согласен!
Николя поклонился и подумал, что запах Кира на его штанах и чулках сыграл немалую роль в том доверии, которое выказал к нему Бебе. Он поднял глаза на маркизу. За несколько месяцев в ее облике
