— В любом случае, это лишь первое предупреждение.
Его слова прозвучали как настоящая угроза. Николя снова, как мешок, перетащили в карету и быстро куда-то повезли. К этому времени он окончательно пришел в себя и попытался измерить расстояние, считая минуты. Час спустя карета остановилась, и его вытащили на улицу. Ему развязали руки и грубо толкнули в яму, заполненную опавшими листьями и гнилой водой. Николя услышал, как отъезжает карета. Он стянул с глаз повязку. На лес опустилась ночь. Николя попытался высвободить ноги. Через полчаса ему это удалось — благодаря перочинному ножу, чудесным образом оказавшемуся в кармане его камзола. На его часах, также чудом не пострадавших, было восемь часов вечера.
Должно быть его чем-то напоили, и он долгое время лежал без чувств, пока наконец к нему не вернулось сознание. Не важно, в каком месте его держали взаперти. Важно было то, что иезуиты похитили его совершенно в открытую и воспользовались бедным стариком, чтобы повлиять на него и шантажом заставить прекратить расследование дела, которое, как им казалось, угрожало их безопасности.
Хуже всего было то, что они без стеснения воспользовались удобным случаем — королевской охотой, чтобы напасть на него, магистрата. Немыслимое преступление! Неужели столь серьезные интересы были затронуты, чтобы они дошли до такого? Так или иначе, думал он, медленно пробираясь в темноте по краю дороги, между этим делом и Обществом Иисуса существовала какая-то связь. Было ли оно причастно к преступлениям или нет, но оно боялось итогов расследования и всеми силами пыталось его затормозить. Кажется, они надеялись на его верность Ордену. И правда, он никогда не присоединялся к многочисленному хору хулителей Ордена. Из благодарности за полученное образование и из уважения к старым учителям он никогда не отступал от этого правила.
Николя было отлично известно, что судьба Общества находится под угрозой. 2 августа король издал указ, предписывающий закрыть его через год. За ним последовали громкие аресты, иезуитов обвиняли в делах о банкротстве. В парламенте аббат Шовлен нарисовал ужасную картину Общества, представив его как двуглавую гидру, которая душит два мира. Он заявил, что Общество еще существует в королевстве лишь благодаря терпимости, но не на законных основаниях. В конце ноября епископы Франции должны были высказать свое мнение государю. Ходили слухи, что их мнения разделились. Все это оправдывало и объясняло страх иезуитов перед лицом неминуемого скандала, который окончательно перевесит чашу весов общественного мнения, и так уже настроенного против Общества, и повлияет на решение короля.
Николя наконец добрался до небольшой деревушки. Он постучался в дверь ближайшей хижины и спросил у изумленного крестьянина, где он находится. Выяснилось, что он не так далеко от Версаля, ровно посередине между Сатори и королевской резиденцией.
Николя спросил у крестьянина, можно ли ему где-то раздобыть экипаж, чтобы добраться до дворца. После долгих разговоров, сомнений и перешептываний, от которых Николя едва не потерял терпение, какой-то грузный фермер на двуколке довез его до места. Через час Николя стоял на площади Оружия.
Следуя распоряжению ждать его в понедельник вечером, кучер, вместе с заснувшим Гаспаром, уже был на месте. Обеспокоенный слухами о его исчезновении, солдат тоже приехал, чтобы доставить его в апартаменты Лаборда. После закрытия ворот и Лувра попасть во дворец было довольно затруднительно. Николя ограничился кратким объяснением, сказав, что он упал с лошади и заблудился в лесу.
Он поднялся в апартаменты Лаборда, чтобы сменить костюм и промыть рану на затылке. Он оставил своему другу письмо с благодарностями за прием, а также кратким отчетом событий дня. Гаспар проводил его до кареты. Они расстались добрыми друзьями, и молодой человек тысячу раз поклялся Николя, что он может рассчитывать на его помощь всегда, как только окажется в Версале.
Возвращение в Париж было горьким. Рана Николя ныла, и ему было очень грустно от мысли, что отца Муйяра использовали, чтобы оказать давление на его бывшего ученика. У него не останется других воспоминаний об этом дне — ни о знакомстве с королевской дочерью, ни о своей первой охоте — он будет вспоминать лишь скорбное лицо старика.
Когда он добрался наконец, очень поздно, до улицы Монмартр, в особняке еще не спали. Марион, Катрин и Пуатвен ждали в кабинете новостей, а их все не было и не было. Месье де Ноблекур мерил шагами комнату. Увидев Николя, он вскрикнул. Обгоняя своего верного пса, прокурор поспешил так быстро, как только позволяли его дряхлые ноги. Такой прием и тревожные расспросы вернули Николя былые силы, и он пустился в рассказ о своих приключениях при дворе. Но рассказ о самом невероятном событии он приберег для одного месье де Ноблекура.
IX
СОМНЕНИЯ
Необходимость избегая
к себе опасность привлекаем.
Николя проснулся ранним утром. Все его тело ломило от выдержанных накануне испытаний. Шишка, которая теперь красовалась на его затылке, давала знать о себе прострелами при каждом ударе сердца. Николя вспомнил похожие утра времен его юности на следующий день после бурно проведенных вечеров. Во время грубых игрищ тумаки сыпались направо и налево, и чаще всего вечер заканчивался грандиозной дракой, а после нее — всеобщим примирением и застольем, на котором сидр лился рекой.
Утренний туалет дался с трудом. Николя медленно спустился в буфетную, где в довольно жалком виде предстал перед Катриной. Она осмотрела шишку и решила взять лечение в свои руки. Она долгое время была маркитанткой: перевидала много сражений, маршей и драк подвыпивших солдат, ушибов, ран и синяков и приобрела немало практического опыта в лечении народными средствами вдобавок к тем знаниям, которые еще в юности получила в своем родном Эльзасе.
Она покопалась в глубине шкафа и вытащила из него тщательно завязанный и запечатанный глиняный кувшин. Это было, объяснила она, эффективное средство, которое она приберегала для особых случаев — сливовая настойка с травами. Одна знахарка из окрестностей Тюркхайма, которая была к тому же ее родной теткой, передала ей несколько кувшинов этого снадобья. Катрина уверила Николя, что оно обладает чудесным действием.
Несмотря на его протесты, Катрина заставила Николя раздеться, ворча на то, что он так стыдлив перед старой женщиной, повидавшей за свою жизнь и других мужчин, не менее привлекательных, во время войны, и ловко принялась растирать Николя своим эликсиром, до тех пор, пока у него не защипало кожу. Боль и жжение были такими, что ему показалось, что все мышцы его тела растворились под воздействием этого жестокого растирания. Чтобы лекарство лучше подействовало, Катрина налила Николя небольшой стаканчик: вначале напиток обжег ему горло огнем, но затем он тут же почувствовал его благотворный эффект. По телу разлилось тепло, дополняя внешнее воздействие снадобья.
Теперь ему следовало бы, сказала Катрина, укрыться стеганым одеялом и как следует выспаться. Николя упрекнул ее, что вчера вечером, сразу же после его приезда, она не подумала об этом лечении. Катрина возразила в ответ, что вчера, пока он в пылу своего приключения еще не чувствовал боли, лекарство не оказало бы такого воздействия, как сегодня утром. Сказав это, она позволила себе еще стаканчик — на всякий случай и бережно убрала кувшин на прежнее место. В доме все еще спали, утомленные ожиданием и волнениями прошлой ночи.
Выйдя на улицу Монмартр, Николя почувствовал что-то неладное. Он отнес это чувство на счет своего состояния и переживаний из-за произошедшего накануне нападения и похищения, однако решил не изменять обычным мерам предосторожности и незаметно скользнул в тупик Сент-Эсташ.
