ворчанием нарушил его покой. Летом, вместе со своими ровесниками, Николя с удовольствием носился по берегу океана, а потом с разбегу бросался в воду, уворачиваясь от пляшущих на волнах рыбачьих лодок. Любовь Николя к воде огорчала его опекуна-каноника, приходившего в великое беспокойство при виде обнаженного тела и возражавшего против любого соприкосновения с водой, полагая, что та является источником всех болезней и причиной наихудших извращений. Ворчание продолжалось. Николя недовольно выругался; тогда чья-то рука принялась трясти его. Он открыл глаза, увидел коричневый ореол соска, кучу помятых простыней, а несколько поодаль насмешливую физиономию инспектора Бурдо. Он снял лежавшую на нем ногу мирно спавшей Сатин, завернулся в простыню и сурово посмотрел на нежданного гостя.
— Пьер, чем вы объясните ваше столь раннее вторжение?
— Тысяча извинений, Николя, но долг — долг превыше всего! Нашли индейца.
— Черт побери, который час?
— Пробило девять.
— Девять часов! Невероятно, я готов поклясться, что сейчас всего лишь полночь! Я спал как младенец.
— Неужели как младенец? — произнес Бурдо, многозначительно поглядывая на вытянувшееся под простыней тело Сатин.
— Ах, Бурдо, Бурдо! Лучше помогите мне. Насколько я помню, на заднем дворе этого погибельного дома есть источник.
— Не клевещите на столь прекрасное пристанище!
Оттолкнув инспектора, Николя, негромко ругаясь, выбежал во двор и принялся поливать себя холодной водой из насоса. Почувствовав на себе плотоядный взгляд чернокожей служанки, бесстыдно разглядывавшей его из окна кухни, он погрозил ей пальцем, и она тотчас исчезла. Одевшись, он выскочил на улицу, где его уже поджидал Бурдо, успевший нанять фиакр. Помолчав немного, словно захлопнув дверь и оставив позади события сегодняшней ночи, Николя принялся расспрашивать своего помощника.
— Я же говорил, что мы быстро схватим нашего молодчика.
— Нам помог случай. Представьте себе, он хотел вернуться в Новую Францию, точнее, в тот край, который так называли до 1763 года[28]. Что может быть более естественным для природного человека, нежели добраться до пристани, где, по его разумению, он может сесть на корабль? Сбежав из дома на улице Сент-Оноре, он двинулся по берегу реки, и, проплутав в лабиринтах улочек вокруг Лувра, оказался на набережной Межиссери. Полагаю, вы знаете, какой репутацией пользуется тамошний квартал?
— Разумеется, и начальник полиции не прекращает вести баталии с военным ведомством относительно тамошних разбойников-вербовщиков. Но, как вам известно, искомый портфель находится в руках герцога Шуазеля. В данном случае порядок питает беспорядок, а необходимость диктует закон. Сколько раз я слышал, как наш генерал-лейтенант жаловался на безобразия вербовщиков, хитростью заманивающих в армию неопытных юнцов и учиняющих попойки и всякого рода бесчинства.
— Стоит какому-нибудь простофиле из провинции забрести в этот лабиринт улочек, как он тут же попадает им в сети. И снова начинается старая песня…
— «Моему хозяину нужен слуга, а вы такой смышленый, что непременно подойдете ему. Уверен, он возьмет вас к себе на службу, лишь бы вы беспрекословно выполняли его распоряжения». Пареньку немедленно подносят стаканчик водки и ведут несчастного к переодетому солдату, который вместо бумаги о найме подсовывает ему контракт о военной службе.
— И тот подписывает, не глядя, — насмешливо отозвался Бурдо; впрочем, усмешка его относилась, скорее, к жалостливому тону Николя.
— Ничего смешного! Знаете, дорогой мой, когда я только-только приехал в Париж, я сам едва не подписал такую бумагу. Меня чуть не погубил мой бретонский выговор, а спасло лишь упоминание о письме, которое необходимо доставить Сартину. Однако мы отвлеклись.
— Итак, нашего приятеля отыскали довольно быстро. Его необычная внешность — а он, знаете ли, расхаживал голышом, в одной набедренной повязке — и растерянный вид, с коим он блуждал по незнакомым ему улочкам, привлекли внимание одного из вербовщиков, и тот решил заарканить его. Он предложил индейцу оплатить проезд до Нового Света, где тот отработает свой долг. На самом деле речь шла о вербовке в армию, но «птичка» ничего не поняла и попалась в ловушку. Только когда патруль захотел отвести его в казарму, он понял, куда вляпался, и ужасно разъярился. А так как рост и сложение у него геркулесовы, он положил пятерых, прежде чем с ним сумели совладать. Вызванный на помощь караул связал его и отвел в Шатле. Не найдя вас на улице Монмартр, где все, за исключением Катрины, еще спали…
Николя улыбнулся, вспомнив, как во времена его молодости любая его задержка или опоздание немедленно вызывали беспокойство у обожавшей его прислуги. С тех пор все привыкли к его неожиданным отлучкам и внезапным возвращениям. И только Катрина, чья беспримерная преданность своему спасителю и любовь, кою она к нему питала, не имели равных, по-прежнему сильно переживала за Николя.
— И ваша проницательность привела вас в «Коронованный дельфин»?
— Мне показалось, что вы хотели туда зайти… чтобы повидаться с его хозяйкой.
— Ладно, ладно, — фыркнул Николя, — я еще не сказал своего последнего слова. Как всегда, виноват крайний.
Прибыв в Шатле, они немедленно отправились в темницу. Секретарь суда отпер камеру, такую темную, что пришлось потребовать принести факел. На малопригодном для спанья ложе из гнилой соломы Николя с трудом различил связанную человеческую фигуру. Прямые черные волосы падали узнику на лицо, плечи прикрывал джутовый мешок, служивший одеялом явно не одному поколению здешних узников. Толстый слой грязи, покрывавший ноги пленника до самых щиколоток, высох, и казалось, что он обут в темные башмаки. Голые ноги напряглись, и на них проступил каждый мускул, каждое сухожилие; казалось, это ноги не живого человека, а анатомической модели, с которой сняли кожу. Николя потряс узника за плечо, тот мгновенно пробудился и откинул со лба длинные волосы. Бездонные черные глаза бесстрастно уставились на Николя. Симметрично нанесенные шрамы на висках повергли комиссара в изумление. Вытянутое лицо с горбатым носом и правильными чертами напоминало лик языческого идола, вырезанного из камня.
— Сударь, я полицейский комиссар. Я хочу помочь вам. Вы меня понимаете?
— Сударь, меня воспитывали иезуиты. «Он поверил советам слепой силы, и достаточно наказан суровой судьбой».
— «А потому лучше пребывать в неведении, нежели быть несчастным». Не знал, сударь, — с улыбкой произнес Николя, — что в Новой Франции так хорошо знают Лафонтена.
Лицо, едва озарившись радостью, вновь помрачнело.
— Зачем вы говорите о Новой Франции? Наш король нас бросил. А меня здесь, в Париже, постыдно обманули, обращались со мной неподобающим образом, и это в семье, которую я хотел бы уважать в память о почитаемом мной человеке. Сударь, я прошу у вас покровительства и хочу, чтобы меня развязали, дабы я смог привести себя в порядок. Увы, я вынужден был покинуть свое жилище, где все относились ко мне враждебно, без одежды, ибо ее украли…
— Считайте, теперь я ваш покровитель, — промолвил Николя. — Мы не станем вас упрекать за сегодняшние бесчинства, ибо вы стали жертвой мошенничества. Я хотел расспросить вас о другом. Секретарь, прикажите развязать этого человека и принесите ведро воды, чтобы он смог умыться. Бурдо, поищите в нашем маскарадном шкафу какую-нибудь одежду, дабы пристойно одеть его.
Оставив узника совершать утреннее омовение, они отправились в дежурную часть.
— Однако, этот природный человек мало чем отличается от парижанина! — задумчиво изрек Бурдо.
— И это хорошо, ведь он является нашим главным свидетелем. Мне не терпится допросить его. Он кажется мне вполне разумным. Остается только решить, с какой стороны подойти к интересующей нас теме.
Пока Бурдо копался в старье, заботливо собранном обоими сыщиками, надевавшими его в тех случаях, когда интересы расследования требовали от них полностью раствориться в парижской толпе, Николя
