забывайте об этом!
Она выпорхнула из экипажа так же быстро, как и впорхнула в него. Высунувшись из дверцы, он увидел, как вперед промчалась королевская карета, сопровождаемая двумя гвардейцами-телохранителями. Когда берлина вновь тронулась в путь, мимолетное очарование уступило место раздражению. Куда сует свой нос фаворитка? Неужели она решила нагнать его карету на глазах у всех только потому, что хотела лично убедиться в его готовности исполнить поручение короля? Почему она посчитала, что те несколько минут, которые она ему уделила, помогут ему исполнить возложенную на него миссию? Следом за раздражением в нем пробудились нехорошие предчувствия. Миссия, представленная ему как секретная, более таковой не являлась. Фаворитка, кучер, два лакея, два гвардейца из охраны, и еще бог весть кто осведомлены о его отъезде в Лондон. Кто рассказал о его миссии дю Барри?
За четырнадцать лет принадлежности к близкому окружению короля он не раз имел возможность убедиться в склонности Его Величества окружать себя разными тайнами. Поэтому он был уверен, что король не стал бы рассказывать фаворитке о его поездке, дабы не рисковать провалить предприятие, организованное им самим для спасения репутации «прекрасной бурбонэзки» [26], на которую в очередной раз намеревались вылить ушаты грязи. Сартин, никогда не упускавший момент сделать красотке комплимент, вряд ли пошел бы на такой демарш, ибо его задачей является обеспечение безопасности агентов полиции. Судя по уклончивым ответам Сартина, Сен-Флорантен, похоже, не знал о его отъезде вовсе. Но кто тогда? Герцог Ришелье? Этот никогда не умел хранить секреты, но чтобы разгласить секрет, его надо сначала узнать, а кто мог поведать Ришелье об отъезде Николя? А может, это герцог д'Эгийон? Предположение не слишком правдоподобное, ибо король по определению любил работать по двум параллельным направлениям, зная, что те никогда не пересекутся. Внезапно Николя содрогнулся: встреча Людовика XV с ним и с Сартином происходила в общественном месте, в зале для совета, и там их вполне могли подслушать. В толпу лакеев и привратников всегда могла затесаться паршивая овца, прельстившаяся на сребреники тех, кому выгодно выведывать секреты власти, обеспечивая тем самым свое положение и влияние. Подведя неутешительный итог, Николя подумал, что разговоры, которые он некогда вел с маркизой де Помпадур, отличались гораздо большей теплотой и остроумием, нежели его беседы с нынешней фавориткой, и ощутил глубокое разочарование.
Чтобы добраться из Парижа до Кале, в зависимости от времени года, требуется от шести до восьми дней — если ехать на почтовых. Ему следовало преодолеть это расстояние в два раза быстрее, поэтому он не ехал, а летел. Такая гонка не соответствовала правилам, принятым в королевской почтовой службе. Он несколько раз менял возниц, и хотя все они, как на подбор, выглядели неотесанными мужланами, вели себя они скромно и почтительно. На каждой станции своих доведенных до изнеможения собратьев поджидали свежие, бьющие копытом лошади. Станционные смотрители, самого что ни на есть отталкивающего вида, старались изо всех сил угодить ему, и, несмотря на взбрыкивающих коней, меняли упряжку, не сходя с места. Николя подкреплял силы в придорожных трактирах, где сметал все запасы и поглощал их уже в берлине. Он ухитрялся читать как при скудном свете зимнего дня, так и по ночам, при слабом свете висевшего в кузове фонаря. По утрам, когда меняли лошадей, он торопливо мылся под струей воды из источника или колодца, прямо на почтовом дворе, смеясь над своей посиневшей от холода кожей и улыбаясь кокетливым кумушкам и служанкам, глядевшим на него из окон.
На пути в Абвиль, в Айи-ле-О-Клоше, дорогу перебегала упитанная хрюшка, и карета на полной скорости врезалась в нее. Лошади споткнулись, и экипаж ударило о камень, скрытый кустистой порослью. Одно колесо сломалось, его необходимо было починить и заменить лошадь, вывихнувшую ногу. Каретник и кузнец оказались занятыми в соседнем доме, так что пришлось ждать. Утомившись ожиданием возле конюшни, более напоминавшей хранилище навоза, нежели стойло для лошадей, и желая избавиться от окружившего карету любопытствующего сброда, Николя решил остановиться в местной харчевне и по совместительству почтовой станции. На улице смеркалось, пошел снег, а починка грозилась затянуться на несколько часов.
За сбитую насмерть свинью, владельцем которой оказался хозяин постоялого двора, пришлось заплатить большие деньги, ибо, по утверждению хозяина, хрюшка содержалась в загоне, никогда не бегала без присмотра, и хозяева возлагали на нее большие надежды. В ответ на щедрость Николя трактирщик засуетился и, разбудив слуг и служанок, приказал им приготовить для путешественника комнату и все необходимое.
Тотчас развели огонь, поставили столик поближе к очагу, подали ужин, и скоро Николя решил, что во Франции любой путешественник может считать себя счастливым. Даже в самом жалком трактире всегда найдется блюдо, сделающее честь самой изысканной кухне. Здешняя стряпня его также не разочаровала. Ощущение вкуса и аромата поданного ему в горшочке паштета он сохранил на всю жизнь, однако попытка выяснить рецепт приготовления успехом не увенчалась. Хозяин сказал, что это семейный секрет, передающийся по наследству, и происходит эта передача тогда, когда владелец секрета находится при смерти. Жареная требуха несчастной свиньи приятно дополнила его трапезу, состоявшую, помимо паштета, из капустного супа. Не испытывая угрызений совести, Николя с аппетитом проглотил хрустящие останки своей жертвы. Кувшин горьковатого пива с роскошной белой пеной оросил неурочный пир, завершившийся несколькими яблоками-падалицами и стаканчиком бодрящей можжевеловой водки.
Комната, которую ему отвели, уверяя, что это самый шикарный номер в заведении, оставляла желать много лучшего. Впрочем, в провинциальных французских трактирах путник чаще всего встречал именно такую обстановку: колченогая мебель, выбеленные известью стены, прикрытые жалкими лохмотьями, некогда именовавшимися коврами, а теперь превратившиеся в пристанище для пауков, затянувших их паутиной, где виднелись запутавшиеся и наполовину съеденные ночные бабочки. Дверь не запиралась, а петли скрипели так жалобно, что сердце кровью обливалось. Ледяной ветер задувал в огромные щели в ставнях, заменявших стекло. Открыть такие ставни непросто, но еще труднее — их закрыть. Простыни на кровати были столь грязны, что он решил не ложиться на них. Ужас, внушенный ему ползучими кровососами, обитавшими в этом ложе, прогнал его на кресло, обитое вытертым до основания утрехтским бархатом. Он сел, закутался в плащ и, вытянув ноги, вскоре заснул; на рассвете его разбудил скрип двери. Неужели кто-то проник к нему? Затаив дыхание и пытаясь сдержать биение сердца, он про себя поблагодарил Господа, что выбрал для сна самый темный угол. Какая-то фигура приблизилась к кушетке, взмахнула рукой и дважды нанесла удар; затем раздался возглас изумления, убегающие шаги и хлопанье дверей. Он вскочил и, схватив шпагу, бросился в погоню за неизвестным. Выскочив на круговой балкон, откуда можно было попасть во все комнаты второго этажа, он остановился и прислушался. Ни один звук не нарушал плотную вязкую тишину, воскресившую в нем былые страхи. Первые лучи зари разогнали сумрак. Внезапно он подумал, что постояльцы из трех соседних комнат могли что-то видеть или слышать, и осторожно, друг за другом, принялся открывать двери; три комнаты оказались пусты, в четвертой спал хозяин дома. Напуганный ранним вторжением гостя, он проводил Николя вниз. Слуги развели огонь, зажгли свечи, а хозяйка поставила разогревать остатки вчерашнего супа. Открыв входную дверь, комиссар уже на пороге понял, откуда взялась поразившая его всеобъемлющая тишина: ночью выпало много снега, замедлявшего движения и гасившего звуки. В бледном свете зарождающегося дня он заметил следы, которые сначала шли к порогу, а потом от него. Он пошел по ним, и они привели его в небольшую рощицу. Прислушиваясь к каждому шороху, он осторожно обогнул рощицу и вышел на опушку; там следы исчезали среди множества отпечатков копыт; очевидно, здесь, возле большого дуба, человека ожидал конь. Далее конский след вел в сторону Абвиля. Неожиданно продрогший до костей Николя отчетливо осознал, что его пытались убить, и он чудом избежал смерти.
Вернувшись к себе в каморку, он увидел картину полнейшего разорения. Его чемодан валялся открытым, вещи в беспорядке раскиданы по полу, словно в них что-то искали. Несколько книг, взятых им с собой в путешествие, оказались изрезаны, а переплеты оторваны и валялись рядом с испорченной писчей бумагой с павлиньим глазом. Однако ничего не украли; мародер, явно успевший удрать подальше, видимо, искал что-то другое. К счастью, золото, векселя и верительные грамоты Николя всегда носил с собой. Попытка ограбления доказывала, что удар направлен не столько против него лично, сколько против его
