Должность, приобретенная темными путями, в обход принятых правил, являлась залогом верности мэтра Тифена и его готовности к любым компромиссам. Поэтому допрос нотариуса сейчас вряд ли даст желаемые результаты. Прежде следует показать рукописное завещание знатоку, дабы тот сличил почерк завещания с почерком Жюли де Ластерье и определил, подлинное оно или нет; или хотя бы намекнул на возможность подделки. А после имеет смысл установить за новоиспеченным нотариусом постоянное наблюдение и изучить маршруты его следования, дабы обнаружить того, кто стоит за ним. Тогда Тифена можно допрашивать, и, возможно, они сумеют вытянуть из него правду.
Николя прибыл в Шатле в надежде найти там инспектора и поручить ему заняться Тифеном. Глядя на усталую и расстроенную физиономию комиссара, Бурдо, выслушав приказание, посоветовал ему немедленно отправиться на улицу Монмартр. Возбуждение, охватившее утром Николя, прошло, уступив место усталости и потребности поспать; сказывались отголоски английского вояжа.
Как только Николя вошел в дом Ноблекура, как прибывшая из Вожирара Катрина сразу заметила, что от усталости он едва держится на ногах. Увидев, что господин де Ноблекур намеревается подробно расспросить Николя о его встрече с «человеком с кошками», достойная матрона попросила его отложить разговор, и старый магистрат удовлетворился кратким ответом, что его рекомендательное письмо достигло цели. В полусне Николя добрался до своей комнаты и рухнул на кровать: на колокольне церкви Сент-Эсташ пробило четыре часа пополудни.
Он задыхался: огромный черный кот ожесточенно царапал ему грудь. Когда же, сверкая зелеными, с золотыми искрами, глазами, которые, как он был уверен, уже у кого-то видел, котяра заговорил с ним человеческим голосом, он в ужасе закричал, хотя понимал, что его никто не слышит. Страх нарастал, урчащая речь кота становилась все более грозной, но он перестал понимать ее, и только дергался, пытаясь высвободиться из кошачьих лап. Внезапно пелена спала, он икнул, закашлялся, открыл глаза и увидел перед собой добродушное лицо Бурдо.
— Наконец-то, господин комиссар изволили пробудиться! Я уже отчаялся докричаться до вас.
— Никак не могу проснуться, — зевая, ответил Николя.
— Черт возьми, мне бы столько спать! С четырех часов дня вчерашнего дня до девяти утра дня сегодняшнего, семнадцать часов кряду! Надеюсь, вы хорошо отдохнули?
— Отлично, — заявил Николя, спрыгивая с кровати. — Я принял вас за кота.
И, оставив изумленного друга размышлять над значением брошенной ему фразы, он помчался приводить себя в порядок. Вскоре он присоединился к Бурдо, который в ожидании пил кофе вместе с Марион. Николя, предпочитавший горячий шоколад, в очередной раз отметил, что кофе завоевал все слои общества: его полюбили и рыбные торговки, и герцогини. Торопясь, Бурдо обжегся, и Марион посоветовала ему взять чашку с собой в карету, чтобы спокойно допить ее по дороге.
— Кофе хорош, когда его варят дома, — произнес Бурдо, усаживаясь в фиакр.
— Ноблекур, ярый приверженец этого напитка, рассказывал, что первую кофейню во времена его молодости открыли армяне на ярмарке в Сен-Жермен. Второе заведение обустроил какой-то перс на улице Бюси. Моду же на кофе, послужившую к широкому его распространению, установил венецианец, сделавший роскошную кофейню неподалеку от Французской комедии, на улице Фоссе-Сен-Жермен; венецианца звали Франческо Прокопио ди Кольтелли.
— Откуда и пошло название заведения. В «Прокопе» сегодня собираются истинные ценители кофе и любители игры в шахматы.
— Но еще больше — любителей поговорить, так что нам приходится держать там с полдюжины осведомителей!
— В самом деле, кофе там хорош; кстати, они продают его на вынос: мальчишки в специальных ящичках могут доставить его в любой уголок столицы.
— Я этого не знал, — произнес Николя. — Когда я прибыл в Париж, все пили баваруаз. И им тоже торговали мальчишки-разносчики.
— Полагаю, вы не забыли о нашем свидании на мосту Руаяль? — спросил Бурдо. — Интересно, что мы увидим, если эксперимент увенчается успехом?
— Увидим то, что увидим, — мрачно ответил Николя. — Честно говоря, погода не располагает к погружениям. А если принять во внимание отходы, выбрасываемые и сливаемые городом в реку, можно смело утверждать, что только летом вода относительно чиста, да и то не каждый день. В январе же вряд ли можно ожидать хоть какой-то видимости, так как к грязи, слякоти и снегу добавляется сильное течение, отчего вода становится и вовсе непроницаемой.
— Мне жаль изобретателя, вознамерившегося погрузиться в ледяную воду; боюсь, как бы он там не остался, — промолвил Бурдо. — Во всяком случае, я предусмотрел меры, чтобы в случае необходимости оказать ему помощь. Надеюсь, наши люди, выставленные в караул, смогут умерить любопытство вездесущих парижских зевак.
Когда карета пересекала мост Руаяль, вынырнувшее из скопления туч солнце забрызгало своим золотистым светом набережную Тюильри. На противоположенном берегу, в тени, покачиваясь на волнах, стояли баржи и лодки, доставлявшие лес и строительные материалы для строек в предместье Фобур-Сен- Жермен; носильщики разгружали эти плавучие склады. Над мостом, на набережных Орсэ и Театинцев, высились светлые каменные фасады особняков Майи и Бель-Иль. В начале улицы Бон суетилась немногочисленная толпа. Возле лестницы, спускавшейся с моста к реке, выстроилась вереница экипажей; подле них, притопывая ногами, чтобы согреться, толпилась кучка должностных лиц. Внизу, на реке, несколько лодок, поставленных полукругом на якорь, огораживали пространство, предназначенное для испытаний. Караул пропустил новоприбывших. Молодой человек в плаще военного покроя протянул Николя горячую руку.
— Полагаю, я не ошибся, и имею честь видеть перед собой комиссара Ле Флока? Мое имя шевалье де Борда, капитан-лейтенант Морского флота, член Королевской академии естественных наук. Я здесь вместе со своими товарищами по академии.
И он, согласно протоколу, по очереди представил своих соратников: члена лондонского Королевского общества и философского общества Филадельфия господина Леруа, профессора анатомии господина Пети и тщедушного аббата, зябко кутавшегося в шубу из выдры.
— Господин аббат Боссю, экзаменатор из Инженерной школы. Мы представляем специальную комиссию Академии наук, созданную ввиду большого интереса, вызванного новым изобретением. Господин де Сартин попросил нас соединить науку с пользой для дела и во время испытаний заняться поисками, необходимыми для расследования. Мы с удовольствием окажем вам содействие.
— Мы крайне признательны вашему научному сообществу, — ответил Николя. — В свою очередь, разрешите представить вам инспектора Бурдо, моего помощника. И еще я хочу задать вам маленький вопрос: откуда вы меня знаете? Мы с вами встречались ранее?
— Я имел честь служить вместе с маркизом де Ранреем, вашим отцом, во время Семилетней войны, — ответил Борда, поднося руку к треуголке. — Морякам иногда приходится сражаться на суше. Вы очень на него похожи, и мне показалось, что я вновь увидел господина маркиза. Он был настоящий солдат и истинный философ…
При упоминании имени отца Николя охватило лихорадочное волнение. Его всегда удивляло, сколько людей были посвящены в подробности его личной жизни. Впрочем, ни при дворе, ни в городе не умели хранить секреты, любая тайна немедленно становилась достоянием гласности, особенно когда речь шла о людях, занимавших определенное место в обществе; каждый считал своим долгом интересоваться ходившими о них слухами. Интересно, как долго еще людей будут оценивать только на основании их происхождения и рождения? — подумал он.
Возле парапета, в грубой рубахе и старых холщовых штанах стоял, накинув на плечи овечью шкуру, человек с крестьянским лицом, напомнившим Николя суровых рыбаков его родной Бретани; весь облик его выражал полнейшее безразличие к окружающему. Только живые глаза свидетельствовали о его нетерпении, однако прервать разговор «господ» изобретатель не решался. Его помощник, такой же
