Все зааплодировали, а Николя улыбнулся.
— Как говаривал наш покойный король, «породистого пса не надо учить», — заметил Лаборд.
— Это у него от деда, — отозвался Николя. — Маркиз никогда не лез за словом в карман.
— Господа, — продолжил Лаборд, — с вашего дозволения, я удалюсь, оставив вас в облаке ароматов этого восхитительного омлета. Прошу отметить, сколь нежны в нем почки. В честь молодого Ранрея, я, как некогда в Трианоне, сегодня лично приложил руку к приготовлению ужина. Поэтому вместе с Катриной я иду на кухню доводить до совершенства задуманный мною сюрприз. Семакгюс, вам предстоит убедить нашего хозяина удержаться от искушения! Луи, идемте со мной, мне нужен подмастерье.
Мальчик вышел из-за стола; для своего возраста он был довольно высок. Скольким вещам ему еще предстоит научиться! — подумал Николя. Ездить на лошади, охотиться, фехтовать… Ведь, несмотря ни на что, Луи из рода Ранреев. И он вновь вернулся к своим невеселым размышлениям. Следуя совету Сартина, он попросил аудиенции в первый же день, и новый начальник полиции не отказал ему. Стоя за рабочим столом, где его предшественник часто устраивал смотр парикам, он во всей красе являл подчиненному свою высокую полную фигуру. На круглом одутловатом лице выделялся крупный нос, нависавший надо ртом с мясистой нижней губой, выразительные движения которой, сопровождавшие отказ или презрительное снисхождение, привлекали взгляд к двухэтажному подбородку. Пристальный взор живых глаз, в упор смотревших на собеседника, позволял заподозрить наличие немалой доли высокомерия, скептицизма и ничем не обоснованного самомнения. Тщательно закрученные локоны напудренного парика волнами ниспадали на строгую шелковую судейскую мантию, подчеркивая ослепительную белизну батистовых брыжей. Аудиенция, сокращенная по причине прибытия следующего посетителя, не предполагала обмена мнениями.
— Господин комиссар, — произнес Ленуар, — вас рекомендовал мой предшественник. Не так давно я лично имел возможность оценить ваши выдающиеся способности сыщика, кои вы блестяще подтвердили при расследовании весьма деликатного дела. С другой стороны, опыт подсказывает мне, что личные методы ведения дел, какими бы полезными и эффективными они ни были, слишком сходны с интригами, от которых власть уже устала. Вы не можете играть при мне такую же роль, какую играли при господине де Сартине. Я намерен обновить правила игры и ввести новые методы, соответствующие моим собственным взглядам.
— Я нахожусь на службе королю, сударь.
— Он вас ценит, сударь, несомненно, ценит, — бросил Ленуар с заметным неудовольствием, — и нам это известно. Но правила едины для всех. Комиссары с большим стажем работы вправе возмутиться…
«И они не лишают себя этого удовольствия», — подумал Николя.
— …и выразить свое недовольство тем, что их младший товарищ без всякого на то основания монополизировал внимание и милость начальства. Можем ли мы доверить вам квартал? Нет, пожалуй, это несвоевременно. Ваше безжалостное обхождение со своими сотоварищами…
— Сударь!
— Не перебивайте меня, я знаю, что говорю. До меня уже дошли многочисленные жалобы и прошения. Прислушайтесь к мудрому совету: отправляйтесь отдыхать, съездите на охоту и ждите, когда настанет благоприятное для вас время. Впрочем, должность комиссара полиции Шатле можно продать за хорошую цену и с большой выгодой. Желающих на нее много, подумайте об этом. Имею честь приветствовать вас, господин комиссар.
Николя не стал ничего предпринимать, дабы исправить положение и завоевать приязнь нового начальника. Его прямая натура противилась лицемерию, и он не умел притворяться побежденным. Радость от обретения сына затмевала неприятности по службе, однако его не могло не беспокоить положение Бурдо, сметенного тем же вихрем перемен. Его помощник, имевший на содержании малолетних детей, лишился всех — весьма существенных — дополнительных заработков и остался с одним лишь жалованьем. По распоряжению Николя инспектору выплатили солидное вспомоществование; дабы не обидеть друга, комиссар объяснил, что это вознаграждение за прежние поручения, не оплаченные своевременно. Засим он ушел в себя, а при мысли о будущем стал проявлять непривычный для него фатализм: будь что будет. И только иногда он сдержанно приоткрывал душу Ноблекуру или Лаборду.
Ноблекур поддерживал его, считая, что надобно быть выше проходящих неприятностей, непременных при любой карьере на поприще служения королю. Время — великий мастер все улаживать, а при нынешних обстоятельствах единственной обязанностью честного человека оставалось сохранить лицо. Он покажет, что события, которые другой счел бы катастрофой, для него всего лишь мелкие превратности судьбы. Прекрасно разбираясь в людях и обладая богатым жизненным опытом, Ноблекур был уверен, что постепенно Ленуар вернет все на круги своя. По его мнению, негативное отношение нового начальника к Николя совершенно естественно, ибо, будучи сам новичком, заставил подчиняться себе других, в том числе и Николя. Комиссару не следовало забывать, что он являлся протеже и другом Сартина и тот даже пытался протолкнуть его на свое место, надеясь таким образом продолжать контролировать полицию, этот важный винтик государственной машины, ее привилегированный инструмент, позволявший влиять на самого короля. Отклики, доходившие до Ноблекура о новом начальнике полиции Парижа, носили исключительно похвальный характер. Многие поощряли его умение четко мыслить, приятную манеру вести беседу, живой интерес к обсуждаемым вопросам и изощренность суждений. Говорили, что, приобретя глубокие познания в области серьезных материй, он не утратил пристрастия к изящным и возвышенным беседам и слывет просвещенным любителем искусств и литературы. Короче говоря, следовало ожидать скорых перемен и не забывать, что никто не знает, где найдет, а где потеряет.
Лаборд говорил менее замысловато, но его слова вторили речам Ноблекура. Он напомнил, что на следующий день после смерти короля он добровольно предал забвению свое славное, но уже отжившее прошлое. Сегодня они оба принадлежали к «прежнему двору» — надолго, а может, и навсегда, и в этом следовало отдавать себе отчет. Лаборд решил заняться тем, на что его обязанности при особе его величества никогда не оставляли времени. По секрету он поведал Николя, что покойный король исполнил обещание и возместил ему убытки, понесенные им в свое время при покупке должности. Также он признался, что наконец решил остепениться и недавно заключил брак с Аделаидой Сюзанной де Вим, моложе его на девятнадцать лет. Хорошо знакомый с рассеянным и легкомысленным образом жизни друга, Николя не сумел скрыть свое изумление. По словам Лаборда, церемонию, назначенную на 1 июля, перенесли на сентябрь и провели крайне скромно, ибо общество все еще пребывало в трауре. Не выдержав разочарования, вызванного крушениями их надежд, его жена впала в состояние меланхолии, сменявшейся приступами возбуждения и слез. В приливе искренности, без сомнения, порожденном недавним отцовством Николя, Лаборд открыл ему, что четыре года назад он узаконил свою внебрачную дочь, рожденную от связи со знаменитой актрисой Гимар. Этот рассказ, похоже, принес ему облегчение, и, он, оставив на время собственные неприятности, вернулся к неприятностям друга[2].
Лаборд делал все, чтобы вывести Николя из апатии. Черт возьми, с жаром восклицал он, в кои-то веки у Николя появилось время для досуга! Значит, надо этим пользоваться и постараться уделить больше внимания сыну, возвращая ему долг отцовской любви, чтобы потом без всякого стеснения обратить эту любовь в ренту! Каждый, кто изучал свет, знает, что время и необходимость действовать всегда наступают неожиданно. Он обязан приспособиться к создавшемуся положению, поставив свои таланты на службу самому себе. Совет Лаборда сводился к итальянскому изречению:
Николя последовал мудрым советам друзей, сумевших убедить его, что единственным выходом для него является лицемерие: оно одно способно направить сплетни в иную сторону и в конце концов лишить их
