существовало ни собственности, ни потребности эту собственность разделить? Что, рождаясь на свет, мы получали в дар от природы весь мир?»[37] Николя вспомнил Бурдо: его помощник, без сомнения, одобрил бы подобное начало. Он до сих пор не мог понять, являлись ли участившиеся язвительные выпады проявлением характера инспектора и следствием перипетий его жизни или же развитие критической мысли Бурдо соответствовало возраставшей с каждым годом воле общества сбросить груз существующих традиций, а следом и саму нынешнюю власть, которой лично он служил не раздумывая.
В тот момент, когда он решил прекратить эти ни к чему не ведущие размышления, раздался глухой громкий стук, а следом жуткий треск. С визгливым скрипом распахнулась главная дверь, и в церковь ворвался разъяренный бык. Присоединив свой рев к мелодии Божественной литургии, он принялся крушить все, что попадалось ему на пути. Стулья и сидевшие на них прихожане полетели в разные стороны; каждый старался соорудить хоть какое-нибудь ограждение, способное защитить от ударов рогов разъяренного животного. Добрых полчаса Николя прилагал усилия для организации помощи. Как оказалось, бык сбежал из сарая мясника, где его не сумели оглушить до конца. Призванные на помощь лавочники из корпорации мясников, в конце концов, скрутили быка. Раненых увезли, и служба продолжилась[38]. Но Николя было не суждено дослушать ее до конца. В проходе между стульями неожиданно возник человек в черной одежде и высоких сапогах и принялся кого-то рьяно искать. Его поиски пришлись не по вкусу многим прихожанам, и швейцар уже поднял свою алебарду, как Николя узнал в черном человеке Рабуина. Он встал и, направившись к выходу, сделал агенту знак следовать за ним.
— Что заставило вас ворваться в церковь в самый разгар службы?
— Обстоятельства. Бурдо отправил меня за вами на улицу Монмартр, и там Пуатвен сказал мне, где вас искать. Возле сада Воксхолл нашли брошенный фиакр, а в кузове труп молодого человека, судя по всему, шурина Жака Миссери.
— Дюшамплана-старшего?
— Нет, младшего, Эда. Фиакр вместе с трупом доставлен в Шатле, где инспектор ждет вас для осмотра. Я приехал за вами. Экипаж готов.
Николя предупредил Ноблекура и, сославшись на стечение обстоятельств, извинился, что не сможет проводить магистрата домой.
Перед входом в Шатле шумела толпа. Оживленно размахивая руками, люди пытались прорвать кордон из французских гвардейцев и караульных, плотным кольцом окруживших фиакр. Мальчишка на побегушках делал неловкие попытки успокоить лошадь, но та, обезумев от шума и людского кишения, продолжала громко ржать и бить копытом. Выскочив из кареты, Николя последовал за Рабуином. Дверцы у доставленного фиакра были закрыты, а окна, местами расколотые, замазаны чем-то темным, так что снаружи нельзя было ничего увидеть.
— Странно, — произнес Николя.
— Откройте, и вам станет понятнее, — с бесстрастным лицом промолвил Рабуин.
Он подчинился приказанию агента. Ему не раз приходилось сталкиваться с проявлениями человеческой жестокости, однако столь тяжкого зрелища он не видел уже давно. Изнутри кузов был залит свернувшейся кровью, а на скамье, раскинув руки, покоилось тело с размозженной головой; лицо у обезображенных останков полностью отсутствовало. Неопределенного цвета грязь пятнала пол, и в этой грязи, возле сапог валялся кавалерийский пистолет большого калибра. Проследив взгляд начальника, Рабуин покачал головой.
— На первый взгляд, похоже на самоубийство.
Николя медленно закрыл дверцу. С обезумевшими глазами, лошадь продолжала глухо ржать и взбрыкивать — теперь задними ногами; по телу ее то и дело пробегала дрожь, отчего шкура вздымалась волнами. Подойдя к ней, он пошептал ей на ухо, затем бесстрашно принялся массировать ей десны. Сначала лошадь трясла головой, потом смирилась, ее движения стали медленными, и она, наконец, успокоилась.
— Да-а, умеете вы обращаться с лошадьми, — восхищенно протянул Рабуин.
Николя размышлял.
— Необходимо срочно убрать толпу, ничем хорошим это сборище не кончится. И расчистить тюремный двор, чтобы завезти туда фиакр с трупом. Лошадь выпрячь, труп отправить в морг и там привести его в порядок.
— Сегодня воскресенье, — напомнил вынырнувший откуда-то Бурдо. — Из служителей никого нет, а привлечь сторожей в принудительном порядке нам вряд ли удастся. Похоже, придется заняться самим…
— Что ж, значит, сами справимся, и не такое приходилось делать. Пошлите папашу Мари в подвал для допросов за кожаными передниками, которые используют подручные Сансона. Не забудьте забрать пистолет и обследовать кузов. Вскрытие произведем завтра, так что как можно скорее предупредите Сансона: он живет на улице Анфер. Отправьте к нему кого-нибудь из караула.
Когда тело на носилках отнесли в мертвецкую, он принялся исследовать кузов фиакра. Впоследствии сие занятие пополнило число наихудших воспоминаний Николя, успевшего к тому времени накопить немало подобного рода случаев. Он осматривал экипаж столь долго, что Бурдо, хорошо знавший своего начальника, понял, что тот обнаружил нечто важное. Но, как часто случалось, комиссар предпочитал молчать о своих находках до тех пор, пока ему не удавалось осмыслить их в совокупности с другими уликами. Инспектор отметил, с каким вниманием Николя разглядывал колеса, дверцы с обеих сторон и даже упряжь. Вытащив из кармана перочинный ножик, комиссар соскоблил с осей приставшую к ним землю, аккуратно завернул грязные комочки в бумагу и опустил в карман. Затем оба сыщика отправились в подвалы Шатле; добравшись до помещения, где производили вскрытия, они, надев кожаные фартуки, тщательно обмыли окровавленное тело. Приблизив факел, Бурдо обыскал карманы одежды трупа и нашел письмо; в нем кому- то назначали свидание в Версале: «Присоединяйтесь к нам; вы знаете, где мы». Николя отметил, что дата отправления письма совпала с днем его прибытия ко двору, но текст не говорил ему ничего.
— Значит, на основании этой бумажки Рабуин утверждает, что речь идет о Дюшамплане-младшем?
— Это имя адресата. Письмо, вероятнее всего, вручали лично, ибо на нем нет почтового штемпеля.
Они продолжили лить воду на одетое тело; вода стекала со стола пурпурными струями, наполняя помещение отвратительным кислым запахом. Развороченное лицо не позволяло опознать труп. Николя долго рассматривал кисти рук мертвеца, потом, сняв с него башмаки и чулки, принялся разглядывать ступни. Для подтверждения выводов придется дожидаться заключения Сансона, а тот приступит к работе только завтра. Когда друзья, наконец, вышли во двор, Николя взглянул на фиакр и едва не вскрикнул от удивления: на фиакре четко значился номер 34-NPP. Неужели это тот самый экипаж, который возил его в Попенкур, где он передал предписания Ленуара старшине скотовладельцев, а потом плавно перевел беседу на неудачного воздыхателя Маргариты Пендрон? Закрыв глаза, он попытался вспомнить лицо кучера, но ему не удалось. В памяти осталась только скамья, запачканная, возможно, кровью.
— Бурдо, — обратился он к помощнику, — что вы скажете, если мы с вами сейчас отправимся на бульвар Сен-Мартен, а затем на улицу Кристин, к Дюшампланам?
— Скажу, что мои сиротки сегодня снова не увидят своего папу, а госпожа Бурдо…
— … проклянет комиссара Ле Флока и Шатле и будет права!
На бульваре Сен-Мартен инспектор показал Николя место, где патруль обнаружил фиакр. Низко склонившись к земле, Николя принялся обшаривать указанный ему клочок земли, затем вошел за ограду сада и, подобрав комочки земли, аккуратно завернул их в бумажку и положил в карман. Он был настолько поглощен своим занятием, что помощник не решился спросить, что означали сии действия, смысл которых ускользал от него. Затем оба сели в экипаж и покатили на другой конец Парижа. Прикрыв глаза, Николя размышлял, насвистывая арию из оперы и отбивая ногой такт. Когда экипаж въехал на мост Руаяль, он повернулся к Бурдо.
— Все, никаких проволочек. Эта история и так слишком затянулась.
Инспектор даже не пытался понять, на какую историю намекал его начальник.
— Идем прямо к цели. А цель — комнаты на антресолях на улице Кристин. Я хочу немедленно
