если бы на нас по-настоящему напали пираты или разбойники.
Тогда дед предложил позвать бабу-тетю попить с нами кофе вечерком.
— Это старая дочь главаря разбойников, — прошептала Лена.
Мы залезли на стол в комнате Мины и лежа на животе смотрели в окно. Голова бабы-тети приблизилась и оказалась точно под нами. Баба-тетя нажала на звонок. Мы с Леной осторожно подняли дула наших пистолетов.
— Ха-ха, попробуй войти!
Лена говорила грубым басом, и баба-тетя удивленно взглянула наверх.
— Здравствуй, голубчик мой Трилле! А ты меня не впустишь?
Я быстренько объяснил ей, что она могущественная наследница ужасного разбойника Бальтазара. Баба-тетя опешила и уронила сумку. Внутри в потайном кармашке наверняка зашуршали карамельки от кашля.
— А дед? — спросила она погодя.
В узком окошке ванной рядом с входной дверью показался конец скалки.
— Руки вверх, фру Бальтазарова дочь! — закричал дед так, что загремела душевая кабина.
Баба-тетя растерялась лишь на минуту. Потом пообещала выкурить нас из дому и исчезла.
Прошло много времени. Бабы-тети нигде не было видно. Лена утверждала, что она уехала домой, но дед давал зуб, что она, конечно же, где-то тут и что-то замышляет, нам надо быть начеку. Тем более что последний автобус уже ушел.
И тут я учуял запах, от которого у меня по спине побежали холодные мурашки. Я кинулся наверх, к окну канатной дороги, Лена неслась за мной по пятам.
— Она печет вафли! — вырвалось у Лены.
И правда — она пекла вафли!!! Во дворе у Лены баба-тетя пристроила свою вафельницу на походный складной столик. Удлинитель тянулся на кухню через окно.
— У, черт, она без спросу проникла в мой дом! — вскрикнула Лена. Видно было, что Лена зауважала бабу-тетю еще больше.
На столике уже исходила паром горка готовых вафель. Время от времени тетя взмахивала над ними полотенцем, чтобы ароматные клубы лучше поднимались к нашим окнам.
Мурашки разбежались по всему телу. Мы замолчали и тихо и благоговейно, словно в церкви, наблюдали за тем, как растет гора вафель. Даже дед сломался и тоже не отводил взгляда от окна. Ни у кого из нас не было сил следить за Крёлле, и в одну секунду эта вертихвостка выскочила в сад и кинулась к бабе-тете! Та расцеловала ее. Посадила в шезлонг, а потом взяла вафлю — только с огня, большую, мягонькую, — смазала маслом, насыпала гору сахара и протянула Крёлле. Я чуть не заплакал.
— Мы сдаемся! — решительно сказала Лена.
— Нетушки, черти полосатые, — прорычал дед, хотя баба-тетя запрещает ему говорить «черти полосатые», когда мы рядом. — Трилле, бегом в подвал за удочкой!
А сам позвонил домой к Лене. Баба-тетя услышала звонок и посмотрела на наше окно.
— Мне взять трубку? — крикнула она, и Лена кивнула.
Баба-тетя сняла вафлю и убежала в дом.
— Здравствуйте, я представляю фонд помощи людям с прооперированной шейкой бедра, — завел дед елейным голосом, а сам делал какие-то отчаянные знаки в сторону то удочки, то окна. — Не согласитесь ли вы купить один лотерейный билет? Ваше пожертвование позволит нам…
Было ясно, что баба-тетя не станет покупать лотерейный билет, поэтому времени у нас в обрез.
— Крёлле! Сюда! Только тихо! — позвал я, спуская крючок вниз.
До Крёлле не сразу дошло, что надо нацепить вафлю на крючок. Она же еще маленькая. Пришлось долго-долго ей объяснять, но все же мы успели затащить наверх две вафли, прежде чем баба-тетя положила трубку и вышла из дому. Одну вафлю схватила Лена еще на лету.
— Давайте делиться! — почти закричал я.
— Трилле, нельзя разделить две вафли на троих! — объяснила Лена с полным ртом.
Пришлось нам с дедом обойтись одной на двоих. В саду Крёлле доедала уже пятую.
Через десять минут дед привязал наволочку к швабре и выкинул белый флаг. Мы сдались.
Поиграть в войну с разбойниками всегда здорово. Но перемирие гораздо приятнее. Так думал я, сидя в саду и объедаясь горячими вафлями вместе с лучшей в мире бабой-тетей.
— А почему он такой тонкий, а ты такая толстая? — спросила Лена посреди очередной вафли и посмотрела на деда с бабой-тетей.
— Она всегда съедала всю мою еду, — ответил дед, пригибаясь, потому что баба-тетя пыталась наподдать ему полотенцем.
— Раньше я не была такой толстой, друг мой Лена.
— А примерно какой толщины ты была? — хотела Лена знать подробности.
И дед с бабой-тетей принялись рассказывать истории. Баба-тетя была раньше красавицей, прямо как актриса. И так много народу хотело на ней жениться, что деду разрешалось лежать на крыше с рогаткой и пулять в женихов. В то время вообще не было толстых людей, потому что ели они только картоху и рыбу. Но в Рождество им давали апельсин. Если не было войны. Потому что тогда не давали…
Когда мы уже совсем ложились спать, позвонила мама. Она хотела знать, как у нас дела. Дед доложил ей, что все отлично, и старые, и малые вели себя приличнее некуда.
— Мы рассказывали истории из нашей жизни и ели вафли, — сказал он.
Мы с Леной хмыкнули.
— А можно я поговорю с Крёлле? — попросила мама.
Дед нахмурился и неохотно отдал трубку.
— Не говори, что мы ездили на мопеде, — шепнул я Крёлле.
Она кивнула и с важным видом взяла трубку.
— Крёлле, доченька, что вы делали сегодня? — услышали мы мамин голос.
Дед встал на колени перед своей младшей внучкой и сложил руки. Крёлле посмотрела на него очень удивленно.
— Я не садилась на мопед, — сказала она громко и внятно.
Дед опустил руки и с облегчением выдохнул. И мама там, на певческом слете, думаю, сделала то же самое.
— Вот и отлично, — сказала она. — А чем же ты занималась, дружок?
— Я лежала в ящике, — сказала Крёлле.
ИСАК
День рождения у Лены только раз в году, как у всех остальных, но кажется, что гораздо чаще. У нее только и разговоров, что о дне рождения. Но наконец он наступил.
— Чтоб человеку исполнилось девять девятого июля! Здорово, да?
Ленина мама вернулась с певческого слета и теперь мыла какие-то фрукты, чтобы их засушить и сделать из них
— Да уж, — сказала ее мама. — И какой ты хочешь подарок?
— Папу.
