– Но тебе нравится Ричард?
– Он нормальный.
Я почувствовал прилив симпатии к этому человеку, с которым никогда не общался. Не слишком сильный прилив, совсем небольшой, но все– таки это была симпатия. Роль, которую он для себя выбрал, было невозможно сыграть. Если бы он попытался стать Пэту отцом, у него ничего не получилось бы. А если бы решил стать просто другом, это тоже закончилось бы провалом. Но, по крайней мере, у Ричарда оставался выбор.
А Пэта кто-нибудь спрашивал, хочет ли он есть мороженое на заднем сиденье этой серебристой «Ауди»?
Сид работала в одном из красиво оформленных азиатских ресторанчиков, которые открывались по всему городу. Там, где продают тайские рыбные бургеры, японскую лапшу и холодные вьетнамские закуски-роллзы, точно целый континент превратился в одну большую кухню для Запада. Зал был светлым и ярким, повсюду полированное дерево и сверкающий хром, как в художественной галерее или в кабинете стоматолога.
С улицы я смотрел, как Сид ставит две дымящиеся тарелки с чем-то похожим на малайзийских гигантских креветок в соусе карри перед двумя молоденькими женщинами.
Как и на всех здешних официантках, на ней были белый накрахмаленный фартук, черные брюки и белая рубашка. Волосы были подстрижены короче, чем раньше, почти как у мальчишки: она переметнулась от стиля Ф. Скотта Фицджеральда к битловской стрижке всего за один визит к парикмахеру. Я знал, что когда женщина отрезает волосы, это означает что-то важное, но забыл, что именно.
Сид направилась в глубину ресторана, по дороге сказав молоденькому черному парню за стойкой бара что-то забавное. Он рассмеялся, а она исчезла в кухне. Я занял место за столиком возле входа и принялся ждать, когда она снова появится.
Был четвертый час, и ресторанчик почти пустовал. Кроме меня и двух женщин, которые ели креветок, была еще троица упитанных бизнесменов, перед которыми стояли пустые бутылки легкого сухого вина. Молодая официантка положила меню на мой столик, и в тот же момент Сид вышла из дверей кухни.
Она держала на ладони на уровне головы поднос с тремя бутылками японского пива. Сид поставила их перед пьяными бизнесменами в костюмах, не заметив меня, не обращая внимания на многозначительные взгляды раскрасневшихся мужчин, – ей ни до кого из присутствующих сейчас не было дела.
– Когда ты заканчиваешь? – поинтересовался один из них.
– Вы только это хотели спросить? – ответила она, отвернувшись, и в этот момент наконец-то увидела меня.
– Что угодно?
– Как насчет того, чтобы провести остаток жизни вместе?
– Этого нет в меню. Как насчет лапши?
– Хорошо. У вас есть толстая лапша?
– Удон? Конечно. Мы подаем лапшу удои в бульоне с креветками, рыбой, грибами и всякой другой вкуснятиной.
– На самом деле я не так уж голоден. Но какое совпадение, а? Так вот друг на друга наткнуться!
– Да уж, Гарри. Как ты узнал, что я здесь работаю?
– Я не узнавал. Это сорок второй ресторан, где я побывал за последние несколько дней.
– Ты просто сумасшедший!
– Да, я схожу по тебе с ума.
– Просто сумасшедший. Как твой отец?
– Похороны завтра.
– Боже, мне так жаль! У Пэта все в порядке?
Я набрал воздуха в грудь:
– Они были очень близки, ты же знаешь. Для него это огромная потеря. Но он как-то справляется с этим. Мама тоже. Я жду не дождусь, когда похороны наконец пройдут.
– После похорон бывает труднее всего. Потому что все расходятся по домам, и жизнь продолжается. Для всех, кроме тебя. Я могу чем-то помочь?
– Да.
– Чем?
– Разреши мне проводить тебя домой.
– Перестань преследовать меня, – попросила Сид, когда мы шли по тихим переулочкам Ноттинг– Хилла. – Это должно прекратиться.
– Мне нравится твоя прическа.
Она ухватилась рукой за челку.
– Ничего хорошего тут нет. Причем это касается и тебя, и меня, – нахмурилась она.
– Ну, не знаю. Выглядит совсем не так уж плохо.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– Я хочу, чтобы мы стали одной семьей.
– Мне казалось, что тебе не нравятся такие семьи, собранные из осколков других разбитых семей. Я думала, тебе нравится жизнь без осложнений.
– Я не хочу жизни без осложнений. Я хочу жить с тобой. И с Пегги. И с Пэтом. И, может быть, с нашим собственным ребенком.
– Ты хочешь, чтобы у тебя была такая семья? Чтобы мой ребенок и твой ребенок дрались с нашим общим ребенком? Ты возненавидишь все на свете, Гарри. Тебя хватит на… ну, я даже не знаю, на сколько тебя хватит.
– Я никогда не возненавижу свою жизнь, если буду с тобой. Послушай, у моего отца на руке была татуировка, ее сделали, когда он был морским пехотинцем. Там было написано: «Вместе мы победим». И вот это я чувствую, когда думаю о нас.
– Ты хочешь сделать татуировку?
– Нет.
– Ты идешь в армию?
– Я хочу сказать, что если мы будем вместе, то все пойдет нормально. Я не знаю, какой семьей мы станем, потому что раньше таких семей никогда не встречал. Но я знаю, что это будет лучше, чем любая другая семья, которую мы бы завели поодиночке. Просто подумай об этом, ладно?
– Конечно, Гарри. Я сегодня же за ужином непременно обсужу это со своим мужем.
Мы остановились возле старого белого особняка, разделенного на квартиры лет сорок назад.
– Мы пришли, Гарри.
И тут вдруг из входной двери выскочил Джим с рукой в гипсе и завопил:
– Держись подальше от моей жены, ублюдок!
Он размахнулся со всей силы, и его мотоциклетный сапог словно взорвался у меня во рту.
Я отшатнулся, десны были разбиты, из них брызнула кровь. Ноги в тот же миг стали ватными, но зато прояснились сразу две вещи.
Во-первых, Джим был знаком с боевыми искусствами, а во-вторых, он снова куда-то врезался на своем мотоцикле.
Я отскочил за мусорные контейнеры и поднял кулаки, а он снова пошел на меня, но Сид тут же встала между нами, и Джим взвыл от боли, когда она схватила его за больную руку.
– Оставь его в покое! Немедленно оставь его в покое! – закричала она на мужа.
– Осторожнее с моей рукой, чтоб тебя! Поняла?! – заорал он в ответ. Но, тем не менее, разрешил ей отвести себя обратно к двери. И обернулся, чтобы напоследок рявкнуть на меня: – Если еще раз увижу твою рожу, ты останешься вообще без зубов!
– Это мне не впервой.
Я не стал объяснять, что добрая соседская собака уронила меня лицом на асфальт, когда мне было пять лет. Это прозвучало бы не слишком эффектно.
Он вернулся в дом, придерживая свой гипс.
Видимо, они жили на первом этаже, потому что до меня сразу же донесся плач Пегги. Смд повернулась и
